Еще кошмарных полчаса, если не больше, все трое продолжали ехать рядом, пробиваясь сквозь бурю, пока Борис, с трудом подняв руку, махнул ею куда-то в сторону, в белую мглу. Адам смог различить смутные очертания крыши. Вместо пути к неминуемой гибели им открылась дорога к жизни.

Можно уже было различить вырывающийся из трубы и теряющийся в завихрениях метели дымок; потом прояснились очертания приземистого здания, без сомнения, почтовой станции. Адам не без труда выбрался из седла. Догнав Софи, он развел ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в конскую гриву, и спустил на землю. Борис, оказавшийся рядом, подхватил поводья и повел за собой всех лошадей вместе с кибиткой.

Адам, навалившись плечом, распахнул дверь жилища. Софи, которая не могла держаться на ногах, просто повисла на нем. Посередине просторной комнаты, в которой они оказались, пылала жаром большая русская печь. Он тут же подтащил ее чуть ли не вплотную к огню, а уж потом огляделся. Со всех сторон на него смотрели лица, множество лиц – мужских, женских, детских; двое стариков притулились около печи. В комнате царил полумрак. На земляном полу лежали и бродили кошки, собаки, копошились куры, у дверей стояла коза. Они оказались на почтовой станции самого допотопного вида, однако в ее единственной комнате, несмотря на вонь, было тепло.

– Моему слуге надо помочь с лошадьми, – с трудом заставил себя пошевелить губами Адам. Сунув руку в карман, он извлек кожаный кошелек, негнущимися пальцами достал монету и протянул ее смуглому пареньку. – Когда сделаешь, получишь еще одну.

Тот почесал затылок, спрятал монету за щеку и начал натягивать полушубок из овчины, лежавший на лавке рядом с печью.

– Очень сильный буран, барин, – проговорил мужик постарше. Если не считать Адама, он был первым, кто произнес хоть слово. И в голосе его звучал испуг. – Плохо и человеку, и скотине.

– Верно, – согласился Адам. – Подай водки. – Затем, поискав взглядом женщину, продолжил: – Вы можете дать нам какой-нибудь горячей пищи?

– Щи, барин! – тряхнула она головой в засаленном платке, словно отгоняя наваждение.

– Вот и займись этим. И мне нужно отгородить место у огня. Есть у вас ширма?

Вопрос мог показаться невероятным, но, очевидно, толстый кошелек, богатые меха путешественников и не терпящий возражений тон помогли сотворить почти невозможное. Софи, которую по мере возвращения чувствительности в конечностях начал колотить такой сильный озноб, что стучали челюсти, внезапно обнаружила себя в окружении занавесок, сотворенных из простыней, подвешенных к крюкам, торчащим из потолка. Связки лука и чеснока, свисающие с подобных крючков, придали всей сцене настолько невероятный вид, что она невольно начала тихонько посмеиваться.

– Снимай с себя все! – скомандовал Адам, перейдя на французский, не без основания полагая, что с той стороны самодельной ширмы его никто не поймет. Потом протянул ей бутылку водки. – Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с таким вопиющим, чудовищным безумием! Еще полчаса – и тебе бы уже ничто не помогло. Чего ты хотела добиться своей бессмысленной отвагой? – Он яростно наклонил бутылку. Рука его дрожала. Софи поперхнулась, влага потекла по подбородку.

– Я хотела добиться того, чего и добилась, – прокашлявшись, ответила она тоже по-французски. – И не кричи на меня, Адам. Не думал же ты, что я способна бросить Хана на произвол судьбы?

– Представь себе, думал, – сухо откликнулся он и тоже сделал порядочный глоток из бутылки.