Стол, за которым мы сидели, был не очень чистым, и я сразу же прилипла к нему локтями. Стараясь не заострять на этом внимание, я осторожно отклеилась и больше уж не клала руки на его поверхность.

– Мы познакомились с ней в начале семидесятых. Ей было восемнадцать, и она была очень хорошенькая. Бабетта на голове, юбка мини, туфельки на платформе... Ты хоть знаешь, что такое бабетта? Откуда тебе знать... Глянула тогда на нее – ангел, как есть ангел. Я был у нее первым. Сразу предложил расписаться...

Мне очень хотелось сбежать из этого дома, но я не могла – сидела не шевелясь, точно сиденье у табурета тоже было намазано какой-то липкой дрянью, и слушала человека, который был мне совсем чужим. Он рассказывал о моей матери то, о чем я даже не подозревала. Он сказал правду – я действительно ее не знала.

– Она согласилась. Расписались мы очень быстро – у меня знакомая была в ЗАГСе, материна подруга. Думал – ну вот, я в раю – такая девушка, такая девушка...

– Что же произошло? – с мрачным нетерпением спросила я.

– В том-то и дело, что ничего такого не произошло. Внешне, по крайней мере. Суть в том, что она была не такой, за какую я ее сначала принял. Она была... она была... настоящей сатаной!

С этого момента я перестала всерьез относиться к откровениям Аркадия Елисеевича. Моя мама, конечно, была сложным человеком, но сатаной ее никак нельзя было назвать. Наверное, он так и не смог ей простить, что она его разлюбила, а в том, что она очень скоро его разлюбила, можно было не сомневаться.

– Сначала все было ничего. Только ей нужны были ахи и охи, романтические прогулки под луной, серенады всякие, а я человек простой, стихов читать не умею.

– Может быть, она была слишком молода для семейной жизни? – осторожно предположила я. – Знаете, еще не до конца оформился характер, не устоялись представления о мире...

– Ерунда! Она могла бы и потерпеть, ведь я все делал для того, чтобы понравиться ей. Рано или поздно я бы все-таки приблизился к ее идеалу. Но нужен был ей тот идеал, как собаке пятая нога! Она не для того замуж выходила. Она хотела вынуть из меня душу, ей нужна была жертва! – возвысил он голос. – А все остальное – только повод.

– Вы уверены...

– Нет, ты не перебивай меня, Лизавета, – с досадой отмахнулся он. – Сиди и молчи, пока старшие говорят. Она мне сказала, что я не образован, и я пошел учиться на вечернее. Уставал как собака, но что поделаешь – деньги-то тоже были нужны. Потом она обиделась, что я совсем не уделяю ей внимания – а какое внимание, когда я вечером, как выжатый лимон! Хотя, если честно, я к тому времени выучил два стихотворения из Пушкина – про Мадонну и где он к Анне Петровне Керн обращается: «Я помню чудное мгновенье...» и все такое...

Я непроизвольно улыбнулась – вспомнила недавний разговор с Сашей.

– Вот ты смеешься... – с горечью произнес Аркадий Елисеевич. – И она тоже засмеялась. Сказала, что Пушкин, конечно, солнце русской поэзии, но в лирические моменты нужно читать что-нибудь другое, не избитое. А еще лучше – самому сочинить.

– Правда, так и сказала – самому сочинить?

– Клянусь. – Он полез в холодильник, достал открытую банку маринованных огурцов и прямо рукой достал один. – Хочешь? Ну, дело твое... Я, конечно, не сдержался, сказал ей кое-что... Я те стихи две ночи зубрил, устал как собака, а она обиделась!

– Лучше бы вы промолчали, – задумчиво пробормотала я и отпила последний глоток. – Ее нельзя было обижать. У вас есть сигареты? Я вообще-то не курю, но иногда хочется..