Посмотрел минуты две-три на Орландину, коротко всхрапнул и огласил окрестности жалобно-протяжным воплем:

    – И-а! И-а!! И-а!!!

    У амазонки даже уши заложило.

    Идти стало тяжелее.

    Шли вверх по течению, держась русла, благо осенние паводки остались далеко в прошлом и река обмелела. Но все равно приходилось горными козами скакать по камням, а иногда продираться сквозь заросли на берегу.

    – Дорога должна быть где-то рядом! Я чувствую! – изрекала Орландина, пока они углублялись все дальше в девственный лес.

    Орланда же бормотала себе под нос, что чувствует лишь холод и промозглую сырость, да еще запах недоеденной колбасы.

    По совести говоря, надо было возвращаться к реке и смиренно следовать вдоль течения, но Орландина, шедшая впереди, упрямо двинулась налево, к зарослям барбариса.

    Пробившись через них, они выбрались на обширную прогалину, где возвышались обвитые бурым плющом развалины.

    Что-то похожее на большой склеп с маленькими окошками, окруженный забором из кое-как тесанных глыб известняка, рухнувшие ворота, каменное корыто, из которого поили лошадей и мулов…

    Все очень старое, если не сказать древнее.

    – Это осталось от старой империи, – молвила Орланда, когда они устроились на отдых.

    Кусик, которому досталась шкурка от колбасы, согласно хрюкнул.

    – Им лет шестьсот, не меньше. Интересно, что тут было в такой глуши? Храм какого-нибудь лесного божества? Вон и алтарь стоит.

    – Эргастул тут был, – бросила, не оборачиваясь, амазонка. – Тюрьма для рабов. Тут, видать, раньше было имение какого-нибудь патриция. Это сейчас все лесом заросло…

    – С чего ты взяла?

    – Я на такие на Сицилии насмотрелась – там рабов много. Вот было мучение. Если враг засел в такой, считай, все. Только диким огнем и выкуришь.

    Между тем их четвероногий и ушастый спутник внезапно встревожился.

    Несколько мгновений стоял, принюхиваясь к чему-то, и сестры забеспокоились. Вдруг он чует диких собак – единственного хищного зверя в Италии (правда, стоили они всех волков вместе взятых).

    Но потом случилось нечто непонятное.

    Радостно закричав, осел устремился к почти развалившемуся домику привратника.

    Причина его поведения обнаружилась сразу и заставила сестер удивленно посмотреть друг на друга.

    Осел принялся жадно пожирать увядшие и почерневшие соцветия с розового куста, невесть как уцелевшего тут, а может, выросшего из занесенных птицами семян.

    – Разве ослы едят розы? – слегка растерянно спросила бывшая послушница.

    Кусик на ее плече согласно хрюкнул – не едят.

    – Может, он заболел?

    – Откуда мне знать? – пожала плечами Орландина. – Я в ослах не разбираюсь. Вот в конях чего-то понимаю; в верблюдах, даже в боевых слонах. Ну, уж вендийского от африканского как-нибудь отличу. А вот насчет ишаков…

    Не до проблем четвероногого спутника ей было, по правде говоря.

    С того самого проклятого-распроклятого дня, когда она подрядилась на мелкую, на вид простую работенку, вся ее жизнь покатилась кувырком.

    А ведь всего-то и требовалось, что обменяться свертками в условленном месте и принести товар заказчику.