Ситуация приказывает мне идти на хитрость. Но мне не хочется хитрить… Я делаю короткий бросок и бью ему четко под дых. Он снова исполняет номер проколотой шины.
— Стойте! — кричит Стоун.
Что-то блестит в его руке. Если вы приглядитесь, то сами увидите, что это изящная никелированная пушка.
Это обстоятельство заставляет меня быть серьезным.
Замшевый Жилет поднимается с пола, ловя воздух ртом.
— Замочу падлу! — гудит он в нос.
— Нет, — артачится Стоун, — не так сразу!
Он вынимает из кармана наручники.
— Ну-ка надень, это его успокоит!
По тому, как он это говорит, понятно, что он не очень доверяет физическим возможностям своего замшевого быка с подбитым глазом. Безусловно, в другой ситуации они просто бы меня продырявили…
— Давай сюда свои лапы!
Я подчиняюсь.
Клик-клак!
И вот, пожалуйста, закованный легавый.
Ну и изменчива же жизнь!
Замшевый Жилет с подбитым глазом открывает дверь, я следую за ним, чувствуя упирающийся мне в спину ствол пистолета в руке Стоуна.
Милая прогулка по переходам и палубам великолепной океанской яхты. Повсюду начищенная до блеска медь и лакированное дерево…
Очевидно, эта шикарная посудина принадлежит папаше Стоуну.
Мы поднимаемся на мостик. Дует довольно резкий бриз со стороны берега. И далеко-далеко на горизонте еле видна черная полоска, означающая землю. Нетрудно понять, зачем Стоун привез меня сюда… Здесь, в открытом море, он может делать со мной что угодно, не боясь, что его побеспокоят… А какой прекрасной могилой является океан! Пятьдесят килограммов на ноги — и привет, комиссар! До встречи на небесах, как говорит блондин в жилете…
В Англии, чтобы обвинить человека в убийстве, нужен труп. А мой труп будет служить кормом для рыб. Девяносто килограммов полицейского могут заменить всех дафний Ла-Манша, да еще и останется!
Блондин ударом под ребра сажает меня в плетеный стул, хрустнувший под моим весом.
Стоун приступает к делу:
— Комиссар, для меня очень важно знать, как вы нашли мой сейф и кто дал вам шифр от замка. Теперь вы мне все равно это скажете. Мы здесь одни. Вы можете кричать сколько угодно — никто вас не услышит.
— Да, это верно, — соглашаюсь я, — когда уединяешься, чувствуешь себя в безопасности.
Старый хмырь не обращает внимания на мои слова.
— Мне нет смысла возиться с вами, так как вы в моей полной власти и вам не удастся вырваться от нас живым…
Он приближает свою физиономию к моей, так что я чувствую его нездоровое дыхание. У старика явно нелады с желудком.
— Но только, — продолжает он, — есть несколько возможностей умереть… Самое легкое — получить пулю в затылок, что я вам и предлагаю в случае, если вы нам все скажете. И есть пытки… Известные, общепринятые… Есть и другие, которые всегда может придумать человек с воображением, вы понимаете?
Я молчу как немой.
— Вам есть что мне сказать? — спрашивает он.
— Да, — киваю я.
— Ну слава богу! Говорите!
— Стоун, у вас пахнет изо рта! Он подскакивает.
— Что?
— У вас воняет изо рта, и вы желтого цвета. Держу пари на что хотите, что у вас рак печени и ни одна приличная девушка не подойдет к вам ближе чем на километр.
Стоуна охватывает дикая ярость. Если бы вы его видели, то сказали бы, что он как взбесившаяся шавка. Сначала он начинает что-то быстро верещать писклявым голосом по-английски, брызгая слюной, а затем вынимает из кармана нож — не больше перочинного — и водит им по моему лицу. |