Он не ошибался. Глаза заключенных словно магнитом притягивала красота Панноники.

– А вы знаете, что самые прекрасные слова о величии героев Корнеля написаны французским евреем в 1940 году? – сказал ЭРЖ-327.

– Вы были учителем? – спросила девушка.

– Я и есть учитель. Не хочу говорить об этом в прошедшем времени.

– Что, надзиратель Здена, ты опять взялась драть СКЗ-114? – ухмыльнулся надзиратель Ян.

– Да, – отвечала она, игнорируя издевку.

– Нравится она тебе? – спросил надзиратель Марко.

– Нравится, – согласилась она.

– Да ты просто обожаешь ее метелить. Не можешь удержаться.

Здена быстро прикинула, что к чему. И инстинкт подсказал ей, что лучше соврать.

– Да, мне это в кайф.

Все заржали.

Здена подумала, что еще две недели назад это не было бы ложью.

– Можно попросить вас об одной вещи, ребята? – спросила она.

– Попробуй.

– Оставьте ее мне.

Надзиратели аж взвыли от смеха.

– Ладно, надзиратель Здена, так и быть, – сказал надзиратель Ян, – бери ее себе. Но при одном условии.

– При каком?

– Что будешь нам все рассказывать.

Назавтра во время работ в тоннеле надзиратель Здена приблизилась к СКЗ-114 с кнутом в руке.

Камера жадно нацелилась на эту парочку, которая больше всего занимала зрителей. Панноника стала работать вдвое прилежнее, хотя знала, что усердие тут не поможет.

– Ты у нас доходяга, что ли, СКЗ-114? – рявкнула Здена.

На узницу посыпались удары.

Панноника вдруг осознала, что ничего не чувствует. Кнут оказался поддельным. СКЗ-114 догадалась изобразить сдерживаемую боль.

Потом искоса посмотрела на Здену. И поймала ее напряженный многозначительный взгляд: палачиха посылала знак своей жертве, что кнут подменила она и эта тайна должна остаться между ними.

Через секунду Здена вновь стала прежней надзирательницей, извергающей в площадной брани свою злобу и ненависть.

После недели представлений с бутафорским кнутом надзиратель Здена снова спросила СКЗ-114:

– Как тебя зовут?

Панноника не ответила. Взгляд ее глубоко погрузился в глаза противницы. Потом она подхватила ведро с камнями и понесла на свалку. Затем вернулась и снова принялась наполнять его.

Здена упрямо ждала, всем своим видом давая понять, что мягкое обращение с ее стороны заслуживает награды.

– Как тебя зовут?

Панноника с минуту подумала и сказала:

– Меня зовут СКЗ-114.

Надзирательница впервые услышала ее голос. 

Не выдав Здене настоящего имени, она тем не менее сделала ей нежданный подарок – звук своей речи. Сдержанный, суровый и чистый. Голос редкого тембра.

Здена так опешила, что даже не обратила внимания на уклончивость ответа.

Надзирательница оказалась не единственной, для кого это стало событием. На следующий день газеты пестрели заголовками: «ОНА ЗАГОВОРИЛА!»

Случаи, когда заключенные говорили, можно было пересчитать по пальцам. А уж СКЗ-114… Ни один микрофон ни разу еще не поймал ее голоса. Разве что глухие постанывания под ударами кнута. А тут она произнесла нечто членораздельное: «Меня зовут СКЗ-114».

«Самое удивительное в ее высказывании, – написал кто-то из аналитиков, – слова „меня зовут“. Эта девушка, которая, к всеобщему нашему ужасу и негодованию, подвергается чудовищным издевательствам, преступному обесчеловечиванию, невиданному унижению, разнузданному насилию, – девушка, которой предстоит на наших глазах умереть, которая уже, по сути, умерла, – еще в состоянии начать фразу с гордого „меня зовут“, с утверждения собственной личности.