– А ты не спросил, кто эти "авторитетные источники"?

 – Нет. – Я слишком поздно подумал об этом. Только в машине.

 – Тебе еще многому надо учиться, – заметил отец.

 – Это ведь не совпадение, что именно сегодня утром ты послал машину, которая ждала меня.

 Он чуть заметно улыбнулся, только на мгновение сверкнули глаза. Отец был выше меня и шире в плечах. За прошедшие пять лет я вырос и во многих отношениях унаследовал стремительность и мощь его тела. Волосы у него темнее и сильнее вьются, чем у меня. И голова будто в плотной шапке, как на скульптурах древних греков. Нынешняя твердость в чертах лица (еще несколько лет, и ему будет сорок) проявилась уже на свадебной фотографии, сделанной на крыльце департамента, где проходила регистрация. Там разница в возрасте была совсем незаметна. Жених выглядит доминирующим партнером, а улыбающаяся невеста в голубом шелковом платье сияет юной красотой.

 – Зачем ты это сделал? – спросил я, стараясь говорить как взрослый, а не как обиженный ребенок. Мне это не удалось.

 – Сделал что?

 – Добился, чтобы меня вытурили.

 – Ах.

 Он подошел к двойной стеклянной балконной двери и распахнул ее, впустив живительный воздух побережья и звонкие голоса с пляжа. Отец с минуту молча постоял, глубоко вдыхая запахи моря. Потом, словно приняв решение, решительно закрыл двери и обернулся ко мне.

 – У меня есть для тебя предложение, – сказал он.

 – Какое?

 – Придется долго объяснять. – Он поднял трубку и позвонил в офис обслуживания номеров. Хотя время завтрака официально закончилось час назад, он распорядился немедленно принести поднос с хлопьями, молоком, горячими тостами, поджаренным беконом с помидорами и грибами, яблоко, банан и чайник с чаем.

 – И не спорь, – заметил он, кладя трубку. – У тебя такой вид, будто ты неделю не ел.

 – Это ты сказал сэру Вивиану, что я нюхаю наркотики? – не отступал я.

 – Нет, я не говорил. А ты нюхаешь?

 – Нет.

 Мы смотрели друг на друга, два, в сущности, чужих человека. Но в то же время связанные такими тесными узами, какие возможны только генетически.

 Я жил по его указке. Он выбирал учебные заведения. Он определил, что я должен учиться верховой езде, скоростному спуску на лыжах и стрельбе. Он издали финансировал мое предпочтение именно к этим занятиям. И никогда не присылал мне билеты на музыкальные фестивали, в "Ковент-Гарден" или в "Ла Скала", потому что у него не вызывало восторга такое времяпрепровождение.

 Я был его произведением, как и многие другие сыновья, которые до двадцати лет остаются произведениями своих отцов. Я впитал его строгое чувство чести. Ясное видение того, что правильно и что неправильно. И непреклонное убеждение, что в постыдных поступках следует признаваться и за них расплачиваться. Но не скрывать их и не лгать. Четверо моих старших кузенов, а фактически братьев, сочувственно говорили, как трудно мне будет следовать его правилам.

 – Садись, – сказал он.

 В комнате было тепло. Я снял пеструю куртку на "молнии" и положил на пол рядом со шлемом. Потом сел в легкое кресло, на которое он указал.

 – Я участвую в дополнительных выборах в Хупуэстерне, – начал он, как кандидат. На место члена парламента, который умер.

 – М-м-м... – Я моргнул, до меня не сразу дошли его слова.

 – Ты слышал, что я сказал?

 – Ты имеешь в виду, что включился в предвыборную гонку?

 – Твой американский друг Чак сказал бы, что я включился в предвыборную гонку.