Хрустальная капелька так и засверкала.

– Как же я могла найти этот браслет? Ты что-нибудь понимаешь?

– Но она ведь потеряла его. – Хульда посмотрела на Нору так, будто речь шла о чем-то самоочевидном. – Мы ужасно расстроились. Искали повсюду. Но он как сквозь землю провалился. Получила в подарок ко дню рождения, а всего через неделю уже потеряла. Недолго он у нее пробыл.

Хульда неодобрительно взглянула на браслет. Счастья он не принес. И лично ей никогда не нравился. Хрусталик этот с виду точь-в-точь как слеза.

– Мне такое даже в голову не пришло! – Нора опять надела браслет.

– А мне пришло! – жестко отрезала Хульда. Она надолго замолчала. И лицо ее все больше мрачнело. – Видишь ли, Сесилия забеременела. И голодом себя морила, чтобы никто этого не заметил. А вовсе не ради балета… Мало того, она еще и утягивалась. От природы ростом не вышла, но все равно добыла корсет и туго-натуго утягивала живот. Так что внешне вообще не было заметно… Я знать ничего не знала, пока не пришло время родить и скрывать стало невозможно. Странно, право слово.

В конце лета Сесилия вдруг собралась в Стокгольм. Только не говорила зачем. Но все-таки Хульда вытянула из нее, что она хочет проведать Агнес, то бишь свою родную мать. Еще не легче! Что ей там понадобилось, они ведь не поддерживали никаких отношений.

Однако Сесилия, видать, надеялась, что именно Агнес поймет ее и не откажет в помощи. Не столько потому, что Агнес ей мать, на сей счет она не обольщалась, а скорее потому, что некогда Агнес попала в такое же положение, как теперь Сесилия. Тоже забеременела и тоже без мужа. И родить ей пришлось тайком. Так на свет появилась сама Сесилия.

Оттого-то она и надеялась на Агнес.

Увы, надежды ее пошли прахом.

Агнес только испугалась. Сунула Сесилии сотню крон и выпроводила домой. Даже переночевать не оставила. Велела ехать обратно к Хульде. И пожалуй, так было лучше всего.

Сесилия вернулась в тот же вечер, вот тогда Хульда все и узнала. Как обухом по голове.

– Но тут мне винить некого. Надо было держать глаза нараспашку…

Дело, наверно, в том, что все превозносили этого балетчика до небес – знаменитость, светило как-никак. Считали его человеком порядочным, благородным. Никто слова худого о нем не говорил.

Хедвиг тоже была с ним знакома, одно время Хульде даже казалось, будто между ними что-то намечается. Вполне ведь естественно – ровесники, что ни говори. Только вот Хедвиг рассуждала по-своему и особого интереса не проявила.

Зато его проявила Сесилия.

Хедвиг такое и во сне бы не приснилось. Она сама и танцовщик были добрыми друзьями. Имели общие интересы, могли о многом поговорить. Хедвиг часто к нему заходила. Посмотреть, как танцует Сесилия, а еще – порисовать. Она не раз писала его сад.

– Ты ведь ходила туда? – Хульда взглянула на Нору. – Знаешь, стало быть, это место. В те годы усадьба называлась «Беата», красивая такая, романтичная, помнится.

Нора кивнула. В видении это место явило ей свой давний облик – зеленый, цветущий. Теперь от идиллии мало что осталось.

– Знаю. Говорят, мрачно там, одичало все вконец. Но этому есть свое объяснение. Скоро узнаешь.

В общем, и на сей раз пришлось Хульде, как всегда, позаботиться о Сесилии. Она и повитуху нашла, и помогла ей принять роды. Заранее-то ничего не приготовили, а рожали в ту пору дома, так что Сесилия разрешилась от бремени у себя в квартире, наверху. Хульда, Сесилия и повитуха – они были втроем. Отец ребенка заблаговременно уехал в отпуск.

– Родился мальчик. Его потом Мартином крестили. И он выжил. А вот матери его, нашей малышке Сесилии, выжить было не суждено. Она так исхудала и ослабела, что уже не смогла оправиться.