— Ты была бы прекрасной матерью моим деткам, Джемма. Выходи за меня замуж, выходи.

Унизили Джемму. Желчью и злобой преисполнился ее взгляд.

Гнусный безумец. Слизняк. Плати другим за своих выродков. Все, что есть у тебя — только деньги. Вот и живи с ними. А мне не нужно детей. Ненавижу детей.

Ах, Джемма, Джемма! Как же у тебя язык поворачивается! — Это старая Мэй скрипит над ухом, отворачивается в печали и горечи. — Иди, иди по стопам матери, Джемма. Она никогда не хотела иметь дочь. Разгоревалась бабка. Теперь помощи от нее не дождешься. Мистер Ферст тоже разгневался, будто заразился девичьей ненавистью и негодованием. Он даже дернул Джемму за руку… она поддалась, но не его силе, а своей интуиции, своей женской природе, которая отдала приказ: сложить оружие.

— Два колечка! — вкрадчиво заметил мистер Ферст. Гнева его как не бывало. — Жадная Джемма.

— Я не могу снять их.

— Это я вижу. Бедный, бедный маленький пальчик.

Его сухие пальцы змейками ползали по руке Джеммы.

— Это Мэрион дала их мне.

— Только сказки не надо рассказывать. Напрасный труд. Я вырос в приюте, бит-перебит много раз, и знаю, как порой тяжело жизнь дается. То, что ты видишь у себя на пальчике, Джемма, это перстенек Екатерины Великой, место которому в банке, в сейфе, за семью печатями. И это колечко мне знакомо. Я его на массовое производство перевел. Давно уже.

— Работу мистера Фокса! На массовое производство! — ужаснулась Джемма.

— Вот и сам он так реагировал, — заметил мистер Ферст. — А колечко-то, оригинал то есть, с некоторых пор исчезло. И вот — нате! Нашлось. Так что искать более не нужно. Вот я его и заберу. Сию же минуту.

И в руке у мистера Ферста возник пресловутый нож-красавчик, а на губах улыбочка. Ласковая такая. Тут Джемма и похолодела. Конец, поняла она. Сначала глотку… потом палец…

— Как ты побледнела, — протянул мистер Ферст. — Ничего удивительного. Ты, Джемма, негодная, глупая, бессовестная девочка. Ты играешь в очень опасные игры.

Она уже совсем обмякла от ужаса, но мистер Ферст ножичек положил, резко повернулся и на ходу бросил:

— Сиди и не шевелись. Я скоро вернусь.

И он начал карабкаться по винтовой лестнице к Фоксу.

Джемма сидела. Ничто не держало ее в этом кресле, за этим столом, ничто не заставляло ее ждать расправы и смерти, ничто, кроме той самой женской природы. А дверь была рядом. Надо было лишь встать и выбежать отсюда навстречу свободе и жизни.

Джемма сидела. Вот так же она в свое время окаменела в кабинете доктора, а ведь и там дверь, докторша и добродетель были совсем близко. Не презирайте Джемму. Все мы порой выдерживаем напрасные мучения: учителя нас бьют, родители наказывают, жирная пища терзает наше чрево, чья-то похоть оскверняет наше тело, а мы терпим. Хотя дверь всегда рядом и часто даже приоткрыта. Но нечасто мы выходим в нее. Джемма сидела и ждала, когда свершится кара. Явилась Мэрион, красная, потная, но без кофе. Зато с разбитым керамическим горшком, в котором кудрявились длинные, зеленые локоны.

— Меня чуть не убило сейчас, — выдохнула она. — Кто-то бросил на меня горшок с балкона пентхауза.

— Случайно уронил… — начала было Джемма, но поняла, что лукавит. — Нас ждет смерть, — продолжила она спокойно. — Нас обеих ждет скорая смерть. Ферст сейчас наверху. Он убьет нас обеих. Он узнал от Фокса о том, что ты видела в страшном сне. Он уже сделал первую попытку убить тебя — вот этой кудрявой лианой.

— Да не Ферст, а Фокс! Это Фокс! — взвизгнула Мэрион.