Джули обняла отца за талию.

– Ты пришел, чтобы защитить меня от хищного незнакомца?

– Отец должен защищать свою красавицу дочь.

Она вся засияла от комплимента, и вновь Ричард почувствовал себя виноватым. Как же она любила его, это сложное, ничего хорошего не обещающее творение его жены. Конечно, он тоже любил ее, но скорее умом, а не сердцем. В его сердце было место всего лишь для одного обожаемого и великолепного существа – Софи.

Он глубоко вздохнул.

– Дорогая, а у нас для тебя чудесные новости. – Но слова его прозвучали слишком мрачно.

– Какие, папа? – Джули насмешливо смотрела на него: она умела читать между строк и понимала, что «чудесные новости» на самом деле будут отвратительными.

Ну как с этим справиться?

– Мама беременна, – выпалил он. – У тебя появится сестренка или братишка.

– Что? Что ты сказал? – С каждым словом голос Джули становился все громче.

– Это же здорово! Мы сами только вчера узнали. Мы не хотели делиться с тобой, пока не были уверены наверняка. Доктор считает, что уже больше двух месяцев… – Ричард прикусил язык. Боже, Боже, и зачем он только сказал это? Два месяца назад они репетировали в Стрэтфорде «Отелло»!

Джули стояла молча, но лицо ее побагровело, а костяшки стиснутых пальцев побелели.

– Кто же ее трахнул? – прошипела она наконец. – Отелло?

– Джули!

Слезы подступили к ее глазам, и оскорбление было почти ощутимым.

– Нет, правда, папа. Кто отец? Я хочу сказать, знаешь ли ты наверняка. Ты думаешь, это ты? Ведь мама всегда обедает со всеми этими старыми друзьями, так ведь? Вроде лорда Бакмена или Вилли Партингтона. На твоем месте я бы потребовала анализа крови.

Стрелы вонзились точно в цель. Только Джули умела обратить свой гнев в боль, в его боль. Разумеется, это было правдой. Любовный роман его жены с жизнью требовал ответной любви, и не только от ее мужа. Как бы безумно он ни обожал ее, как бы ни переполняла его страсть, ей этого было недостаточно. Где бы ни были мужчины, ей хотелось, чтобы они любовались ею. А затем в безжалостной прогрессии нарастала симпатия, преклонение и, наконец, любовь. В какой-то момент она выходила из игры, поклонники ей наскучивали, она их бросала – а потом любовный танец начинался сначала. Дело было лишь в предпочтениях, потому что ей хотелось то мужского обожания, то романтического поклонения, а иногда и внезапного натиска сексуального возбуждения. Для него это был ад. Снова и снова он пытался уверить себя в том, что это просто безвредные игры, порождения утонченного духа и страстной натуры, всего того, что и составляло смысл его бесконечной любви к ней. И все же бывали и жуткие моменты сомнений и страха, когда он был уверен, что она изменяет ему.

– Только посмей когда-нибудь так говорить о своей матери, – отчужденно бросил он.

Его внезапно потухшие глаза больше не смотрели на дочь, рассеянно перебегая по комнате в поисках Софи, уже окруженной толпой обожателей. Видал Сассун профессионально запустил пальцы ей в волосы, Теренс Донован, мастер задушевных бесед, был в своей стихии, управляя разговором. Патрик Личфилд, фотограф, родственник королевы, рыскал вокруг группы, как паук вокруг мухи.

Господи, как же он ее любит. Как будто вчера, но уже годы прошли с того дня, как она ворвалась – незнакомая, непрошеная – в его гримерную. Она стояла перед ним, дрожа от возбуждения, и говорила, как она влюбилась в его Гамлета.

– Великое искусство и актер нераздельны, – провозгласила она, – и теперь я влюблена в вас.