|
"С таким не пропадешь", - подумала Даша и тоже чтобы ему было приятно, сказала: - Как раз мои любимые карамельки. Затем Телегин, бочком присев напротив Даши, принялся внимательно глядеть на горчичницу. На его большом и широком лбу от напряжения налилась жила. Он осторожно вытащил платок и вытер лоб. У Даши губы сами растягивались в улыбку: этот большой красивый человек до того в себе не уверен, что готов спрятаться за горчичницу. У него где-нибудь в Арзамасе, - так ей показалось, - живет чистенькая старушка мать и пишет оттуда строгие письма насчет его "постоянной манеры давать взаймы денежки разным дуракам", насчет того, что только "скромностью и прилежанием получишь, друг мой, уважение среди людей". И он, очевидно, вздыхает над этими письмами, понимая, как далеко ему до совершенства. Даша почувствовала нежность к этому человеку. - Вы где служите? - спросила она. Телегин сейчас же поднял глаза, увидел ее улыбку и широко улыбнулся. - На Балтийском заводе. - Интересная работа у вас? - Не знаю. По-моему, всякая работа интересна. - Мне кажется, рабочие должны вас очень любить. - Вот не думал никогда об этом. Но, по-моему, не должны любить. За что им меня любить? Я с ними строг. Хотя отношения хорошие, конечно. Товарищеские отношения. - Скажите, - вам действительно нравится все, что сегодня делалось в той комнате? Морщины сошли со лба Ивана Ильича, он громко рассмеялся. - Мальчишки. Хулиганы отчаянные. Замечательные мальчишки. Я своими жильцами доволен, Дарья Дмитриевна. Иногда в нашем деле бывают неприятности, вернешься домой расстроенным, а тут преподнесут чепуху какую-нибудь... На следующий день вспомнишь - умора. - А мне эти кощунства очень не понравились, - сказала Даша строго, - это просто нечистоплотно. Он о удивлением посмотрел ей в глаза. Она подтвердила - "очень не понравилось". - Разумеется, виноват прежде всего я сам, - проговорил Иван Ильич раздумчиво, - я их к этому поощрял. Действительно, пригласить гостей и весь вечер говорить непристойности... Ужасно, что вам все это было так неприятно. Даша с улыбкой глядела ему в лицо. Она могла бы что угодно сказать этому почти незнакомому ей человеку. - Мне представляется, Иван Ильич, что вам совсем другое должно нравиться. Мне кажется, - вы хороший человек. Гораздо лучше, чем сами о себе думаете. Правда, правда. Даша, облокотясь, подперла подбородок и мизинцем трогала губы. Глаза ее смеялись, а ему казались они страшными, - до того были потрясающе прекрасны: серые, большие, холодноватые. Иван Ильич в величайшем смущении сгибал и разгибал чайную ложку. На его счастье, в столовую вошла Елизавета Киевна, - на ней была накинута турецкая шаль и на ушах бараньими рогами закручены две косы. |
