Не шевелясь и не улыбаясь, она
разглядывала сидящих за зеленым столом, иногда ее глаза подолгу
останавливались, на огоньках свечей.
Когда Акундин, стукнув по дубовой кафедре, воскликнул: "Мировая
экономика наносит первый удар железного кулака по церковному куполу", -
девушка Вздохнула не сильно и, приняв кулачок от покрасневшего снизу
подбородка, положила в рот карамель.
Акундин говорил:
- ...А вы все еще грезите туманными снами о царствии божием на земле. А
он, несмотря на все ваши усилия, продолжает спать. Или вы надеетесь, что
он все-таки проснется и заговорит, как валаамова ослица? Да, он проснется,
но разбудят его не сладкие голоса ваших поэтов, не дым из кадильниц, -
народ могут разбудить только фабричные свистки. Он проснется и заговорит,
и голос его будет неприятен для слуха. Или вы надеетесь на ваши дебри и
болота? Здесь можно подремать еще с полстолетия, верю. Но не называйте это
мессианством. Это не то, что грядет, а то, что уходит. Здесь, в
Петербурге, в этом великолепном зале, выдумали русского мужика. Написали о
нем сотни томов и сочинили оперы. Боюсь, как бы эта забава не окончилась
большой кровью...
Но здесь председатель остановил говорившего. Акундин слабо улыбнулся,
вытащил из пиджака большой платок и вытер привычным движением череп и
лицо. В конце зала раздались голоса:
- Пускай говорит!
- Безобразие закрывать человеку рот!
- Это издевательство!
- Тише вы, там, сзади!
- Сами вы тише!
Акундин продолжал:
- ...Русский мужик - точка приложения идей. Да. Но если эти идеи
органически не связаны с его вековыми желаниями, с его первобытным
понятием о справедливости, понятием всечеловеческим, то идеи падают, как
семена на камень. И до тех пор, покуда не станут рассматривать русского
мужика просто как человека с голодным желудком и натертым работою хребтом,
покуда не лишат его наконец когда-то каким-то барином придуманных
мессианских его особенностей, до тех пор будут трагически существовать два
полюса: ваши великолепные идеи, рожденные в темноте кабинетов, и народ, о
котором вы ничего не хотите знать... Мы здесь даже и не критикуем вас по
существу. Было бы странно терять время на пересмотр этой феноменальной
груды - человеческой фантазии. Нет. Мы говорим: спасайтесь, покуда не
поздно. Ибо ваши идеи и ваши сокровища будут без сожаления выброшены в
мусорный ящик истории...
Девушка в черном суконном платье не была расположена вдумываться в то,
что говорилось с дубовой кафедры. Ей казалось, что все эти слова и споры,
конечно, очень важны и многозначительны, но самое важное было иное, о чем
эти люди не говорили...
За зеленым столом в это время появился новый человек. Он не спеша сел
рядом с председателем, кивнул направо и налево, провел покрасневшей рукой
по русым волосам, мокрым от снега, и, спрятав под стол руки, выпрямился, в
очень узком черном сюртуке: худое матовое лицо, брови дугами, под ними, в
тенях, - огромные серые глаза, и волосы, падающие шапкой. |