|
Он ощущал, что его ласкают не только руки этой девушки, но и вода, обволакивая все его тело прохладными, словно руки морских нимф, волнами. Это все возбуждало необычайно, до дрожи. Микола крепко уперся ногами в дно, расставив их на ширине плеч. Девушка своей ногой обвила его поясницу, а второй ногой также уперлась в дно, откинувшись чуть назад. Ее волосы, словно длинные водоросли, плыли по речной поверхности, слегка увлекаемые течением ночного Днепра. Тонкая нежная ручка обняла Миколу за шею, пальцы второй руки князь ощутил на своей спине… Что делали остальные пары, можно было лишь догадываться — то же самое…
Глава 25 Могилев
От этого трагичного события в самой Москве остался неприятный осадок и прозвище за городом — Столица бунтов. Многие в Кремле затаили злобу на непокорный Могилев. В столице Московии не стали особо разбираться, кто виноват был в том, что захватчиков перебили. Не стали задумываться и над тем, что захватчики — они и есть захватчики, не важно, где и в какой стране… Меньшиков порывался вообще спалить Могилев дотла, о чем и говорил со всеми не где-нибудь, а прямо на балу, данном в честь армии Петра магистратом города. Но графа удержал, как ни странно, Борис Шереметев, собственноручно пожегший эстляндские и лифляндские города и села.
Могилев
— Александр Данилович! — с укоризной фельдмаршал смотрел на графа. — Полно говорить, ведь была тогда война, и можно разуметь, что и наши виноваты были… Посмотрите, нынче город Могилев нас самих и солдат, драгун и офицеров царских хлебом-солью кормит, а беды нам не творит… Меньшиков, скрипнув зубами, согласился… Могилевчане, впрочем, не питали любви к московской армии, кормили и принимали царских вельмож только из страха быть уничтоженными и всякий день ожидали неприятностей от заносчивого и злого, как хорька, Меньшикова… В Могилеве новоиспеченный граф Александр Данилович имел обыкновение ходить на богослужение в Брацкую церковь. Однажды он прямо в церкви заговорил о своих жестоких планах по поводу Могилева во время службы, стоя плечом к плечу с Алексеем Меньшиковым, осеняя себя крестом. — Город этот столицей бунтов называли ранее. Столица бунтов и есть! Спалить город надо, — негромко говорил граф генералу. И вдруг… икона упала прямо на пол у сапог московских офицеров. Все вздрогнули и обернулись… То был образ Матери Божьей, непонятно как свалившийся со стены храма. Александр Меньшиков побелел. Бледный как полотно он выходил из церкви, беспрестанно бормоча: «Ойча наш, які есьць на небе! Сьвяціся Iмя Твае. Прыйдзі Валадарства Твае…» В моменты сильных потрясений Меньшиков всегда молился, как научили его еще в детстве… Наверное, только этот случай с иконой и спас Могилев.
И вот армия Меньшикова спешно покидала город — к Могилеву приближались войска, разбившие наголову под Головчином и Меньшикова, и Шереметева, и разжалованного в рядовые Репнина, хотя разжаловать следовало бы как раз самого Александра Даниловича.
Едва скрылись по размытому частыми дождями Могилевскому тракту последние драгуны московского арьергарда, как в город 7 июля въехал авангард шведской армии — молдавские вершники, верные «валахи» Карла. Люди выбегали навстречу молдавским всадникам, кидали им букеты цветов… Проезжая по рынку, молдаване услышали женский крик: — Мосьце панове, баранеце нас ад тых москалеў, бою ж яны нам да жывога даелі! — Javisst! — отвечал почему-то по-шведски ехавший в первом ряду вершник, в самой высокой шапке с соломенным длинным пучком. Наверное, главный.
Валахи искали московитов, но город был чист от них. Уходя, царские ратники успели разрушить за собой мост через Днепр. |
