— Достаньте меня! — кричал Карл, видя, что самому ему уже не выбраться. Два финских солдата-пикенера — род войск, от которого в Швеции решили пока не отказываться, — подбежали и протянули королю свои длинные копья. Карл схватился за протянутые ему древки, с трудом на четвереньках вылез из трясины, оставив в болоте ботфорт, шпагу и коня, которого продолжали вытаскивать солдаты. И так, без ботфорта и с солдатской саблею в руке, король поскакал к своей инфантерии, сражавшейся с полками Преображенским и Семеновским.
— En fӧr alia och alia fӧr en! — громко крикнул своим солдатам Карл и, размахивая одолженной у пикенеров саблей, отважно бросился под пули. Ободренные присутствием государя, солдаты пошли на штурм укреплений, составленных из повозок и рогатин, с маячившими за ними темно-зелеными и синими силуэтами преображенцев и семеновцев, укутанных в красные и серые плащи. Перед укреплениями королевские солдаты остановились от шквального огня, дали ответный залп, второй… но приблизиться к ограде не смогли. Подскакали карельские драгуны, вооруженные парой пистолетов и коротким мушкетом, выставляя вперед свои широкие и острые палаши. Но до палашей дело не дошло. Драгуны, разрядив в неприятеля свои фузеи и пистолеты, все равно не могли преодолеть заграждения — в них также с близкого расстояния стреляли московские гвардейцы, выставляя длинные, в пять сажень пики. И драгуны отпрянули, потеряв за раз два десятка ранеными и убитыми… Еще несколько раз бросались они в атаку вместе с самим Карлом и пехотой, но тщетно. Оградив себя повозками артиллерийского парка, московитяне отчаянно защищались. В снегу и под повозками темными холмиками виднелись тела их павших товарищей, которых уже не было куда оттаскивать — треть преображенцев полегло, но бывший потешный полк царя не сдавался…
Гвардейские пушкари московитов перетащили шесть орудий из редутов циркумвалационной линии в вагенбург, и сейчас эти пушки также активно огрызались на огонь и атаки шведской армии. Вновь и вновь бесстрашно бросался Карл на туманные от порохового дыма укрепления, пока его лошадь не свалило ядром. Карл кубарем полетел из седла, перелетев через голову убитой лошади, вновь оказавшись на земле.
— Каковы же московские мужики, однако! Не такие уж и никудышные воины! — усмехнулся Карл, когда два солдата вновь заботливо помогали ему встать на ноги. Король при этом имел вид жалкий: весь мокрый, чумазый, в разных ботфортах, со слипшимися мокрыми волосами…
Уже начало смеркаться, но ни яростный огонь шведов, ни атаки пехоты и карельских драгун, ни усталость не заставляли преображенцев и семеновцев сложить оружие или бежать… Карл велел прекратить атаки. В темно-сером воздухе ижорской страны наконец-то зазвенела тишина…
Микола Кмитич не участвовал в последних атаках на укрепления московитян, его батальон стоял в резерве, ожидая момента, чтобы ворваться и поддержать шведов, карелов и финнов, атакующих московские полки… Сам Микола все время думал о том молодом парне, сложившем голову на вагенбурге, и перед глазами то и дело всплывала плачущая физиономия рыжего солдата, до того постоянно смеявшегося…
Король вызвал к себе Себлада, Мейделя и Стенбока и приказал занять высоту, где находилась главная московская батарея. Сам же Карл расположился с левым крылом между городом и ретраншементом, в намерении возобновить битву на другой день. Однако продолжения битвы более не предвиделось.
Часам к восьми, когда уже совсем стемнело и пальба стихла, генерал-комиссар князь Долгорукий, царевич Имеретинский Александр, Головин и Бутурлин, собравшись в окопе под землею, в деревянной избице решили послать к королю князя Козловского, Потоцкого и майора Пиля с предложением о капитуляции, изъявляя согласие отступить с войском в пределы своего государства. |