При появлении Генри управляющий отпустил клерка, с которым разговаривал, сердечно пожал Генри руку и предложил присесть. Высокий, сухощавый, с коротко подстриженными усами и в очках с роговой, оправой, Холден производил впечатление человека неглупого и приятного, старавшегося и клиенту понравиться, и своей выгоды не упустить. Он был на двенадцать лет моложе Генри и происходил из старинной хедлстонской семьи: они были людьми одного круга, более того — отец Фрэнка, Роберт Холден, являлся самым близким другом отца Пейджа, и их вместе с Робертом Харботлом, входившим в это тесное содружество, так и прозвали: «три Боба».
Поэтому-то Генри и было не так уж трудно завести речь о том, что занимало его мысли, и после нескольких общих замечаний он прямо приступил к делу:
— Фрэнк, я пришел к вам по поводу займа.
— Да? — заметил Холден. — А я-то думал, что вы зашли поболтать.
Последовала короткая пауза, затем, поскольку Пейдж продолжал молчать, управляющий улыбнулся, как бы желая смягчить то, что собирался сказать:
— Видите ли, мистер Пейдж, последнее время вы довольно основательно прибегали к нашей помощи. В понедельник я случайно заглянул в ваш счет. Он… словом, я думаю, вам самому известно, насколько вы превысили свой кредит.
— Конечно, — кивнул Генри. — Я немножко перехватил. Но ведь у вас есть в качестве гарантии мой военный заем.
— М-да, военный заем. — Холден, казалось, что-то обдумывал. — Сколько вы тогда за него платили… примерно по сто четыре за сто, да?
— Кажется, так.
— А сейчас стофунтовая облигация и шестидесяти пяти не стоит… красная цена ей — шестьдесят три с половиной. И, по-видимому, она упадет еще ниже. Почему вы не продали их, когда я советовал?
— Да потому, что, как всякий сознательный гражданин, я считал своим долгом держать их.
Холден как-то странно посмотрел на Пейджа.
— В наше время сознательные граждане заботятся прежде всего о себе. Неужели вы не понимаете, что инфляция, которой мы не сумели положить конец, разоряет держателей таких правительственных бумаг? Нечего сказать, надежные ценности… Вот таким-то образом доверчивые патриоты, вроде вас, и разоряются.
Генри хотел было возразить, но Холден продолжал:
— Словом, вы потеряли свыше тридцати девяти тысяч фунтов вашего капитала, и если я что-нибудь понимаю в такого рода делах, то потеряете еще. При таком положении вещей через семь или восемь недель вы лишитесь вашего обеспечения.
— Я это прекрасно учитываю, — сказал Генри. — Потому-то я и пришел договориться о займе.
— А подо что?
— Ну, естественно, под «Северный свет»… под здание, типографию и доброе имя фирмы.
Холден взял линейку из слоновой кости, лежавшую на блокноте, и, с явным интересом рассматривая ее, принялся вертеть в руках. Молчание царило довольно долго, затем, не глядя на Генри, он сказал:
— Извините меня, мистер Пейдж. Видит бог, я хотел бы помочь зам. Но никак не могу.
Генри был потрясен. Мысль, что он может получить отказ, ни на минуту не приходила ему в голову.
— Но почему же? — еле слышно пробормотал он. — Вы знаете меня… знаете «Северный свет»… наше имя… У нас есть капитал. И уже столько лет у нас счет в вашем банке…
— Знаю, все знаю… и, поверьте, мне трудно отказывать вам. Но деньги нынче в большой цене. Мы столько роздали в кредит, что, по сути дела, не имеем права больше никого авансировать. Правительство не хочет, чтобы мы давали ссуды.
— Но ведь дело это не общегосударственное, а, можно даже сказать, личное, — возразил Генри. |