— Вы крепко запутались, Генри. Вы перечислили то, что у вас есть в активе. Ну, а если вы потерпите крах… что все это будет стоить? Здание редакции такое ветхое, что за него не дадут ни гроша. Вообще все эти дома времен Георга III следовало бы давно снести. Ваша типография кое-чего стоит, согласен, но ведь она — собственность миссис Харботл, а вы ее только арендуете. Так что под нее тоже ничего не получишь. А доброе имя вашей фирмы — кто же даст за него хотя бы медяк, если «Хроника» разорит вас?

— Это им не удастся.

— Вы так думаете? А что показывает дело? Возможно, эти парни из «Хроники» ведут себя и не очень благородно, но сейчас они на коне. И газета у них не такая уж дрянь. Конечно, с «Северным светом» ее не сравнишь, — поспешил добавить он. — Но она… как бы это сказать… подает события в несколько ином плане. — Он улыбнулся, словно припомнив что-то. — Вчера, например, они поместили одну чертовски любопытную статейку, с душком, конечно, но занятную… по поводу той истории о клевете… ну, вы, конечно, слышали про итальянского графа, который занимался контрабандой героина, и его любовницу — их еще застали голыми в ванне.

— Да, — с горечью заметил Пейдж. — Этим они и живут… шантаж… подлоги… и клевета. Как вы не понимаете, ведь журналистика — благородная профессия. На этой ниве подвизались, да и сейчас подвизаются замечательные люди, которые идут в газету по призванию и сознают свой долг перед читателем. А этот Най… Поймите же, ведь просто позор, когда в городе выходит такая газетенка.

— Ну, не надо, не надо так, Генри. Это вы уж слишком. Я только хотел показать, с кем вы имеете дело. В прошлом году в Канне мы с женой видели яхту Соммервила, она выходила в океан — великолепная штука… — Уэзерби понизил голос и заговорил, как человек, который стремится дать добрый совет. — Ведь я ваш друг и сосед, и мне бы не хотелось видеть, как вы сами себе перережете горло. Почему бы вам не выйти из борьбы, пока не поздно? Будьте благоразумны. Выпутывайтесь, еще есть время. Если хотите, я попробую повлиять на них, чтобы вы получили ту же цену, которую они предлагали вам сначала.

Генри понимал: Уэзерби хочет помочь ему и говорит так потому, что убежден в своей правоте. Но никакая логика не могла поколебать Генри: доводы разума на него просто не действовали.

— Нет. Мое решение неизменно.

Уэзерби вынул изо рта сигару и указательным пальцем принялся подправлять влажный лист табака; при этом он то и дело поглядывал на Пейджа, словно проверяя свое мнение об этом человеке, и, судя по выражению его лица, видимо, изменил его к лучшему. Неужели Уэзерби смягчился? Тревога, сомнения, неуверенность, унижения — все, что пришлось пережить Генри за последнее время, слилось вдруг воедино и достигло такого накала, что он не мог произнести ни слова. Едва осмеливаясь дышать, он ждал ответа. Наконец Уэзерби сказал:

— Я всегда считал вас умным человеком, Генри, хотя, извините меня, немножко тряпкой. Сейчас я вижу, что вы круглый идиот, но у вас по крайней мере есть характер. Позвольте мне сказать даже, только между нами, конечно: я восхищаюсь вами.

— Раз так, дайте мне взаймы. Двадцать тысяч фунтов. Мне нужны эти деньги к началу будущего месяца.

— Нет, нет. Этого я обещать не могу.