Клим взял листы и глянул.

А впрочем, что ему нужно было смотреть? Он и так знал, что это правда.

— Благодарю, — сказал он, возвращая жене листы. — Очень интересное чтение. И что дальше?

Какое-то долгое, бесконечное мгновение она стояла около Клима, глядя на него горящим ненавидящим взглядом, и вдруг взгляд этот стал молящ, жалок, и она упала перед Климом на колени.

— Клим! Климушка! — обхватив его за ноги, тесно вжимаясь в них лицом, проговорила она сквозь рыданья. — Не бросай меня, Климушка! Не бросай!..

Он положил руки жене на голову, поворошил ей волосы. Погладил и снова поворошил. Потом сказал:

— Не брошу. Почему ты решила, что брошу? Не брошу…

Не доезжая до ее дома, Клим велел шоферу сделать круг по соседним кварталам. Он хотел проверить, нет ли за ним слежки на этот раз. Нет, никого не было. Алина пообещала — и слово свое сдержала. Да и что ей, собственно, теперь следить. Она все знает, и нового ей ничего не откроется.

Нина встретила его в той самой шиншилловой шубе.

— Я бы ее не снимала ни на мгновение. И спала бы в ней, и под душ, — сказала она, целуя Клима, и потерлась кончиком своего горбатого носа о нос его. — Как жалко, что еще не зима. Я уже вся изждалась!

— А что насчет меня? — спросил Клим. — Изждалась?

— М-м-м, — протянула она, зажмуриваясь и с улыбкой блаженства водя носом перед его шеей. — У тебя новый одеколон. Совершенно чудный. Пользуйся им всегда. Я от него прямо балдею. — И открыла глаза. — Я тебя изждалась, но дождалась. Смотри!

Она быстро расстегнула крючок на шубе и распахнула ее. Под шубой у нее ничего не было, кроме чулок на ногах. Клим сглотнул взбухший помимо его воли в гортани ком. Он желал ее точно так же, как тогда, десять лет назад. Если бы кто сказал, что такое возможно, он бы не поверил. Но все это произошло с ним — спустя десять лет после того, как виделись последний раз, — и что тут было верить, не верить. Оставалось лишь принимать все как данность. Хромота у нее окончательно не исчезла, хотя она и провела чуть не год в илизаровском институте в Кургане, но совсем легкая хромота, и она выработала какую-то такую походку, что сумела придать этому вихлянью бедром особое, необыкновенное очарование. А если у нее что внутри и болело — она о том не распространялась.

Пересиливая вспыхнувшее желание, Клим запахнул ей шубу, прошел в комнату, сел там на диван и, забросив ногу на ногу, откинулся на спинку.

— Моя жена узнала о тебе, — сказал он вошедшей вслед за ним Нине. — Только она думала, что ты какой-нибудь пятнадцатилетний цыпленок.

— Ой, — прыснула Нина и даже присела от смеха. — Неужели? Подумать обо мне такую гадость… — Сняла с лица улыбку и посерьезнела. — Бедняжка ты мой! И что же ты?

— Ничего. Ей придется смириться с тобой. Но вот я кое с чем смиряться не собираюсь.

— Да. Что такое? Слушаю. Вся внимание. — Она подошла, села у него в ногах на корточки и положила руки на колени.

— Солодов, — произнес он. — Андрей. — И умолк.

— Так. И что? — спросила она снизу.

— Я уже все сказал.

Она щелкнула языком, поднялась и села на диван с ним рядом. Шуба у нее распахнулась, она запахнула ее.

— Как я рада, что ты узнал о нем, — проговорила она, разворачиваясь к Климу, закидывая ему одну руку за голову, берясь ладонью другой за щеку и принуждая его взглянуть на себя.