— Пока нет, сэр. Надеюсь, когда я получу повышение. Если только сержант… но об этом здесь ни к чему. А вы, сэр, долго женаты, если я могу спросить?

— Чуть больше года.

— Ага! И как вы находите, оно того стоит, сэр?

Питер рассмеялся.

— Я провел последние двадцать четыре часа, задавая себе вопрос, почему, когда мне действительно улыбнулась удача и удалось завладеть сокровищем, я обязательно должен был оказаться этаким идиотом, который рисковал потерять всё в этом проклятом глупом эксперименте.

Полицейский сочувственно кивнул.

— Я понимаю, что вы имеете в виду, сэр. Мне кажется, что жизнь именно такова. Если вы не рискнёте, то никуда не придёте. Если же рискнёте, всё может пойти не так, как надо, и где вы тогда? И в половине случаев, когда вещи происходят, они происходят прежде, чем о них успеваешь подумать.

— Совершенно верно — сказал Питер и вновь наполнил бокалы. Он заметил, что полицейский понемногу успокаивается. Как истинный человек своего класса и образования, Питер в моменты сильных переживаний тянулся к компании обыкновенных людей. И действительно, когда недавний внутренний кризис угрожал разрушить его нервную систему, он полетел в буфетную к дворецкому с безошибочным инстинктом почтового голубя. Там к нему отнеслись очень гуманно и позволили чистить серебро.

Рассудком, так странно обострённым шампанским и нехваткой сна, он наблюдал реакцию констебля на Пол-Роже урожая 1926 года. Первый бокал обнажил философию жизни, второй вызвал имя — Альфред Бёрт — и дополнительный намек на некую таинственную обиду, нанесённую сержантом участка, третий стакан, как и предполагалось, вызвал к жизни историю.

— Вы были правы, сэр, — сказал полицейский, — когда определили, что я новичок. Я прибыл только в начале недели, и поэтому не знаком не только с вами, сэр, но и с большинством здешних жителей. Джессоп сейчас знает всех, да и Пинкер тоже знал, сейчас его перевели на другой участок. Вы, должно быть, помните Пинкера — крупный парень, два таких как я, с песочными усами. Да, полагаю, помните.

— Итак, сэр, как я и говорил, я знаю район в общих чертах, но не как свои пять пальцев, если можно так выразиться, и могу иногда выглядеть глупо, но это не мешает мне видеть то, что я действительно видел. Видел и всё, и не пьян я был или что там ещё. А что касается ошибки в числах, ну, в общем, это могло произойти с каждым. И всё равно сэр, именно 13 было тем числом, которое я видел так же ясно, как сейчас вижу нос на вашем лице.

— Невозможно выразиться убедительнее, — сказал Питер, нос которого было трудно не заметить.

— Вы знаете Меррименс-Энд, сэр?

— Полагаю, что да. Разве это не длинный тупик, идущий где-то позади Саут-Одли-стрит, с линией домов на одной стороне и высокой стеной на другой?

— Правильно, сэр. Высокие, узкие дома, все одинаковые, с широкими подъездами и колоннами.

— Да. Как выезд с самой жуткой площади в Пимлико. Ужасно. К счастью, я полагаю, улица так и не была закончена, в противном случае мы бы имели ещё один ряд чудовищ на противоположной стороне. Вот этот дом относится к чисто восемнадцатому столетию. Как он вам?

Констебль Бёрт оглядел просторный зал — камин в стиле Адамов, обшитый панелями с изящными мелкими карнизами, фронтонами на дверях, высокими полукруглыми окнами, освещающими зал и галерею, лестницу благородных пропорций. Он подыскивал подходящую фразу.

— Это — дом джентльмена, — констатировал он наконец. — Пространство чтобы дышать, если вы понимается, что я имею в виду. Кажется, что здесь просто нельзя вести себя вульгарно. — Он покачал головой.