Изменить размер шрифта - +
Прямо позади — нечто вроде оранжереи, но я не смог разглядеть, что же там было, только выглядело всё очень весело. Справа была дверь, и она также была открыта. Очень симпатичная гостиная, насколько я мог видеть, с бледно-голубыми обоями и картинами на стенах. В холле также были картины, и столик справа с медным блюдом, например для того, чтобы класть на него карточки посетителей. Я как будто вижу всё это теперь, и я спрашиваю вас, если всего этого не было, то разве смог бы я просто взять и всё так описать?

 

— Я знавал людей, которые описывали то, чего не было, — глубокомысленно сказал Питер, — но редко что-либо в этом роде. Про крыс, кошек и змей я слышал, и иногда про нагие женские фигуры, но с маниями, связанными с лакированными шкафами и столиками в холлах, я знаком плохо.

— Именно так, сэр, — согласился полицейский, — и я вижу, что пока вы мне верите. Но вот дальше всё не так просто. В этом холле лежал человек, и я совершенно уверен, сэр, так же как в том, что сижу здесь, что он был мёртв. Это был крупный человек, чисто выбритый, и он был в вечернем костюме. Кто-то всадил ему в горло нож. Я мог видеть ручку — это было похоже на разделочный нож, и кровь разлилась, блестя, по мраморным квадратам.

Полицейский посмотрел на Питера, провёл носовым платком по лбу и прикончил четвертый бокал шампанского.

— Его голова была около конца столика в холле, — продолжал он, — а ноги, должно быть, были около двери, но я не мог видеть того, что было ближе ко мне из-за дна почтового ящика. Понимаете, сэр, я смотрел через проволочную сетку ящика, в внутри что-то было, наверное письма, что не давало мне заглянуть вниз. Но я видел всё остальное: впереди и немного в обе стороны, и это, должно быть, выжглось в моём мозгу, как говорят, поскольку я не думаю, что смотрел больше, чем четверть минуты или около того. Затем весь свет сразу погас, как будто кто-то выключил главный выключатель. Тут я оглянулся и, не боюсь вам признаться, почувствовал себя немного странно. И когда я огляделся, — вот те на! Мой тип в шарфе дал дёру.

— Чёрт бы его подрал, — сказал Питер.

— Дал дёру, — повторил полицейский, — и вот вам моё положение. И именно тогда, сэр, я сделал большую ошибку, поскольку подумал, что он не мог уйти далеко, — я погнался за ним по улице. Но я не видел его, и я никого не видел. Все здания были тёмными, и мне пришло в голову, что может произойти множество странных вещей, и никто не обратит внимания. То, как я кричал и барабанил в дверь, должно было разбудить каждую живую душу на этой улице, я уж не говорю про те ужасные вопли. Но — вы, возможно, сами заметили это, сэр, — бывает, что человек оставил открытыми окна на первом этаже или у него может загореться дымоход, и вы, пытаясь привлечь его внимание, шумите так, что сможете разбудить мёртвого, но никто не обращает внимания. Он крепко спит, а соседи говорят: «Проклятая драка, но это не моё дело», — и прячут голову под одеяло.

— Да, — сказал Питер, — Лондон именно таков.

— Правильно, сэр. В деревне всё по-другому. Невозможно поднять булавку без того, чтобы кто-нибудь не поинтересовался, у кого ты её взял, но в Лондоне каждый сам за себя… «Ну, что-то же нужно делать», — думаю я, и начинаю свистеть. Это они услышали. Окна стали подниматься по всей улице. Кстати, это тоже — Лондон.

Питер кивнул:

— Лондон будет спать до трубного гласа. Обыватели могут смотреть на мир свысока и считать себя воплощением добродетели. Но Бог, которого ничем не удивишь, скажет своему ангелу: «Свисти им, Михаил, свисти — и Восток, и Запад восстанут из мёртвых при звуках полицейского свистка».

Быстрый переход