Послышались шаги человека, сбегающего вниз. Появился молодой человек в халате. Он сразу же выпалил: «Это ты, Штефан? Твоё имя звучит как мистер Виски. Марфа опять сбежала, или… Что за чёрт? Кто, дьявол побери, вы такой, сэр?»

— Уимзи, — мягко сказал Питер, — не Виски, а Уимзи — друг полицейского. Я заглянул лишь для того, чтобы поздравить вас с мастерским владением искусством ложной перспективы, которое, как я полагал, погибло вместе с ван Хогстратеном или, по меньшей мере, с Грэйсом и Лэмбелетом.

— О! — сказал молодой человек. У него было приятное выражение лица, глаза полные юмора, и уши, торчащие как у фавна. Он рассмеялся с лёгким сожалением. — Я полагаю, что с моим красивым убийством покончено. Было бы слишком хорошо, если бы представление могло продолжаться. Эти полицейские! Я надеюсь, что они не дали Номеру 14 сомкнуть глаз. А могу я поинтересоваться, как вы подключились к этому делу?

— Я, — сказал Питер, — отношусь к тому типу людей, которому доверяют свои тайны несчастные констебли, не могу взять в толк почему. И когда я представил себе эту крепкую одетую в синее фигуру, так настоятельно ведомую богемным незнакомцем и вынужденную посмотреть в отверстие, я непроизвольно перенёсся в Национальную галерею. Множество раз заглядывал я через эти отверстия в небольшой черный ящик и восхищался голландским интерьером со множеством перспектив, нарисованных так убедительно на четырех плоских сторонах коробки. Как это правильно, что вы хранили красноречивое молчание! Ваш ирландский акцент моментально выдал бы вас. Слуги, как я понимаю, были преднамеренно удалены с глаз долой.

— Скажите мне, — сказал мистер О'Халлорэн, усаживаясь боком на стол в холле, — Вы знаете наизусть, чем занимается каждый житель в этом квартале Лондона? Я не пишу картины под собственным именем.

— Нет, — сказал Питер. — Как добрый доктор Уотсон, констебль умеет наблюдать, хотя и не может делать выводы из своих наблюдений, вас выдал запах скипидара. Я заключаю, что во время его первого визита конструкция была ещё не очень далеко.

— Она была сложена и спрятана под лестницей, — ответил живописец. — С тех пор её перенесли в студию. Прежде, чем прибыло полицейское подкрепление, у моего отца хватило времени только на то, чтобы оттащить её и снять «13» с фрамуги. У него не было даже времени, чтобы убрать этот стол, на котором я сижу — поверхностный поиск позволил бы обнаружить его в столовой. Мой отец — замечательный спортсмен; у меня не хватает слов, чтобы оценить присутствие духа, которое он выказал, пока я петлял вокруг домов и оставил его держать оборону. Было бы так просто и так естественно всё объяснить, но мой отец, будучи ирландцем, любит наступать властям на фалды.

— Я хотел бы познакомиться с вашим отцом. Единственная вещь, которую я не совсем понимаю, — это причина сего тщательно продуманного заговора. Вы, случайно, не проводили кражу где-нибудь за углом и отвлекали на это время полицию?

— Я никогда об этом не думал, — с сожалением в голосе произнёс молодой человек. — Нет. Констебль не был намеченной жертвой. Он просто оказался на генеральной репетиции, и ситуация была слишком хороша, чтобы ею не воспользоваться. Дело в том, что мой дядя — это сэр Лусиус Престон, член Королевской академии искусств.

— Ах! — сказал Питер, — забрезжил свет.

— Я пишу в современной манере, — продолжил мистер О'Халлорэн, — Мой дядя неоднократно давал мне понять, что рисую я так только потому, что не умею рисовать как следует.