Ты делаешь нам завещание Силая Иванова, и мы тебя отпускаем.
— И все?
— Если захочешь, отвезем в Турцию. В России тебе жизни не будет. Там твоя малина кончается, демократы дышат на ладан.
— Хорошо, я буду думать.
— Не пытайся улизнуть. Военные катера имеют скорость и пушки. Не делай глупостей.
— Не надо нас пугать. Мы будем думать.
Анна дала чуть заметный ход, и «Назон» заскользил у бортов катеров. Скорость прибавляла. Сделала круг — один, другой. Поняла, что и на скорости «Назону» хватает места для скольжения по кругу. С катера что-то кричали, махали руками, но Анна подавала рычаг скорости вперед. И когда в зеркале увидела у себя под кормой похожий на жука катерок, включила турбину. «Жука» отбросило горячей волной газа, а «Назон», описав остаток круга, ракетой влетел в образовавшийся проем. И тут Анна увидела, что нос «Назона» задирается кверху, — сбросила обороты турбины, и катер, почти не сбавив скорости, плавно заскользил по глади морской. В зеркальце она видела, как неуклюже разворачиваются катера в их сторону.
— Бог мой! — кричал ей на ухо Малыш. — Анюта! Ты же гений! Ты чудо-девка, моя мечта!
Прильнул к ее руке и жадно, исступленно целовал.
Они шли в трех-четырех милях от берега в сторону болгарской границы.
— Вон, видишь, впереди стайка белых многоэтажных домов? Под ними клубится марево, и потому кажется, они, точно гуси, летят в воздухе. Это Мангалия. В этих местах служил в армии русский поэт Недогонов, так он писал:
— Бадега?.. Что такое бадега?
— По-нашему, трактир, пивная, — забегаловка.
— От Мангалии далеко до болгарской границы?
— Километров пять-шесть. Там прекрасные пляжи.
Анна отключила турбину и шла на винтовом двигателе. Скорость держала среднюю, прислушивалась к работе поршневой группы, пробовала действие рулей, на ходу постигая искусство управления катером. Она влюбилась в «Назон» с первого взгляда и сейчас видела, что любовь их взаимна. Не знала его предельной скорости, но даже на винтовом двигателе без особого напряжения он шел ненамного медленнее, чем военные катера. Последние выстроились в кильватерную колонну, набирали ход и сравнительно быстро и заметно приближались. Анюта подала вперед ручку оборотов, — «Назон» задрав нос, начал дрожать от напряжения. Ручку еще вперед, — звон двигателя стал пронзительней; передний катер тоже, видимо, включил все пары и — приближался. Придется все-таки использовать турбину. Вот только справиться бы с управлением. До болгарской границы оставалось три-четыре километра, Анюта видела в зеркальце, как торопится флагманский сторожевик. Скоро он перережет «Назону» путь, и следующий за ним сторожевик, и два маленьких катера, — они, кстати, заметно отстали, — начнут прижимать «Назон» к берегу. Видимо, в этом и заключался их маневр.
Поняла их замысел и Анна. Когда флагманский сторожевик уже почти поровнялся с «Назоном» и оттуда замахали флажками, Анюта включила турбину, дала ей большие обороты, и «Назон», вставший на дыбы, как породистый конь, повернул в сторону флагмана, стал описывать дугу перед его носом. На флагмане ахнули, и Малыш затаил дыхание, увидев летящий на них нос сторожевика. Екнуло сердце и у Анюты, и она о себе успела подумать: «глупая девка» и еще чуть прибавила газа, и, кажется, совсем оторвалась от воды, и на глазах у пораженных матросов и капитана флагмана вывернулась из-под носа сторожевика, и положила свой катер на курс домой, к «Шалашу».
Четверка катеров еще не успела сообразить, что же произошло, на всех парусах продолжала мчаться к болгарскому берегу. |