Из раздевалки музея Анна не пошла на главную лестницу, а свернула в крыло служебных помещений, поднялась на второй этаж. Здесь в коридоре ей встретились постовые, их было двое: один в начале коридора, другой — в конце, поблизости от входа в кабинет главного консультанта. Анна знала, что тут дежурит милиция, которая будет ей помогать. Главная миссия постовых — никого не впускать в комнату на время, пока Анна будет там находиться.

Старок им сказал: «Девушка будет в короткой юбке с зеленой сумкой через плечо».

Завидев ее, постовые оживились, лица засветились улыбкой. И она им кивнула и улыбнулась в ответ. Вспомнила, какой у нее ужасный нос, и почувствовала, как лицо покрывается краской.

В комнату вошла робко.

— Можно к вам?

— Попробуйте. Хотя вы уже вошли.

Шла медленно, краем глаза оглядывала стены, шкаф. Сердце билось толчками, отдавалось в ушах. «Никогда так не волновалась», — успела подумать она.

Присела к столу на край кресла.

— Вот перстень, — протянула старухе. Но та не шелохнулась, смотрела зло и с любопытством. Косила глаз на перстень, но видела и юбку, обнажавшую слишком много, — даже для самых бесстыжих дев.

— Перстень? Ну и что с того! — скрипуче, как ржавый лист железа, каркала Регина. — Если уж у вас есть перстень, так его надо в музей, а?

Протянула руку и кривыми пальцами, словно когтями, захватила перстень.

— Говори, милая, говори — зачем пришла. Я разве комиссионный магазин или ломбард?

— Хочу знать: дорог ли, хорош ли?

— Она хочет знать! А я при чем? Я тоже хочу знать, но только то, что мне нужно, а это зачем? Перстень! Разве мало на свете перстней? И как я могу знать?

— Вы большой специалист, самый большой в городе.

— О-о! Это интересно. Кто вам так сказал? А? Кто?

Регина спрашивала, но голос ее затихал, фразы становились бессвязными. Смотрела на перстень через лупу и все плотнее приникала к окуляру, подавалась вперед, словно ей подбросили осколок Тунгусского метеорита.

Перстень был тот самый, который Костя показывал ювелиру в Волгограде.

Анна знала его ценность, видела, как он гипнотизировал старуху, и та все больше волновалась, тяжело, прерывисто дышала. В одной руке она держала лупу, в другой — перстень и смотрела на него то сверху, то сбоку, и, казалось, не было силы оторвать ее от стола.

Перевела дыхание, обратила взгляд на Анну, — взгляд безумный, лихорадочный, — точно хотела спросить: «Ты еще здесь?»

Но сказала другое:

— И что?.. Перстень! Откуда он у тебя?

— Бабушка отписала, в завещании.

— И видно, — бабушка. Он старый, немодный. Перстень сжимала в кулаке, до хруста в пальцах.

«Еще не отдаст!» — мелькнула мысль. А старуха все больше теряла самообладание. Правая рука хваталась то за прибор, стоявший на краю стола, то за альбом. Подгребла к себе альбом, листала страницы. Впилась лупой в большой, нарисованный яркими красками перстень. Анна вытянула шею, узнала копию своего. Под ним слова: «Князь Потемкин подарил Екатерине II…»

Еще пуще затряслась старуха. Отодвинула альбом, но тут же схватила прибор, чуть не повалила его. Стала вновь разглядывать. И снова подвинула к себе альбом, раскрыла на той же странице. Смотрела, сравнивала.

— Чего вам надо? За перстень?

— Ничего не надо. Хочу знать, хорош ли он? Как называется камень?

— Камень? Вам нужен камень? А?

Рука с зажатым перстнем дрожала, морщины на лице становились бледными, словно их обсыпали мукой.

— Сколько вы хотите?.