– Не пора ли уходить? – каждый год спрашивала его Дженни. – Денег уже больше чем достаточно.

– Не в деньгах дело, – неизменно отвечал он…

Он сделал глоток виски. Никакой особенной нужды нервничать нет, подумал он, чувствуя, как все это гнетет его. Что, черт побери, собирался сказать Китаец, когда связь пропала? Он найдет способ сообщить мне, если это важно, – пока ему это всегда удавалось. Ужасно жаль Стэнсона. За последние несколько месяцев это уже третий человек из гражданских, все американцы, которого убили «неизвестные вооруженные лица» – двое из «ЭксТекс» и один из «Герни». Интересно, когда они примутся за нас – иранцы ненавидят британцев не меньше, чем янки. Где же раздобыть еще наличных? Мы не можем работать на полмиллиона риалов в неделю. Каким-то образом мне нужно нажать на партнеров, но они ребята ушлые, таких еще поискать, а в умении блюсти свой интерес дадут фору любому.

Он допил последний глоток виски. Без партнеров мы упремся лбом в стену, даже после всех этих лет – это они знают, с кем нужно говорить, чью руку подмазывать и какой суммой или каким процентом, кому льстить, кого вознаграждать. Они говорят на фарси, они наши контакты. И все равно Китаец был прав: кто бы ни выиграл, Хомейни, Бахтияр или генералы, им обязательно понадобятся вертолеты…

Сегодня у них годовщина свадьбы, и хаггис был ее тайным сюрпризом для Дункана. Черт, черт, черт!

Скот не виноват, что проклятая банка оказалась с дефектом, горестно думала она. И все равно, черт, черт, черт! Я планировала этот ужин месяцами, а теперь все пропало. Сначала окаянный мясник меня подвел, хотя я и заплатила ему вперед вдвое больше обычного – чтоб он провалился к дьяволу со своим Иншаллах, – потом из-за того, что дерьмовые банки закрыты, у меня нет денег, чтобы подкупить конкурента этого гнусного ублюдка и купить ногу доброй свежей ягнятины, а не старую баранину, которую он мне обещал, потом универсам вдруг объявляет забастовку, потом…

Окно маленькой кухни было приоткрыто, и она услышала еще одну автоматную очередь. На этот раз ближе. Затем ветер донес далекие гортанные звуки толпы, скандировавшей «Аллах-х-ху акбар-р-р… Аллах-х-ху акбар-р-р…» раз за разом, раз за разом. Она поежилась, в этих звуках ей почудилась странная угроза. До того как начались беспорядки, крик муэдзина, пять раз в день призывавшего правоверных на молитву, обычно действовал на нее успокаивающе. Но не теперь, когда эти слова вырывались из глоток толпы.

Теперь я ненавижу этот город, думала она. Ненавижу автоматы, ненавижу угрозы. Сегодня в почтовом ящике оказалась еще одна, уже вторая полученная ими – как и первая, она была плохо отпечатана, а потом размножена на самой дешевой бумаге. «Первого декабря мы дали тебе и твоей семье месяц на то, чтобы уехать из страны. Вы все еще здесь. Теперь вы наши враги, и мы будем бороться с вами категорически». Без подписи. Почти каждый экспатриант в Иране получил такое послание.

Ненавижу автоматы, ненавижу холод, холодные батареи и негорящие лампочки, ненавижу их поганые туалеты и сидение на корточках, словно какое-нибудь животное, ненавижу всю эту тупую жестокость и разрушение того, что было по-настоящему очень славным. Ненавижу стояние в очередях. К дьяволу все очереди! Чума на того паршивого ублюдка, который плохо закрыл банку с хаггисом, чума на эту вонючую крохотную кухню и чума на пирог с говяжьей тушенкой! Чтоб мне провалиться, если я понимаю, как он может нравиться мужчинам! Смешно! Говяжья тушенка из банки, перемешанная с вареной картошкой, немного лукового масла и молока, если они у тебя есть, сверху – хлебные крошки, выпекать до появления коричневой корочки.