|
Бррр! А что до цветной капусты, то меня тошнит от одного ее запаха, когда она готовится, хотя я читала, что она полезна при дивертикулите, а любому ясно, что Дункан не так здоров, как следовало бы. Такой глупый – думает, меня можно провести. Разве ему удалось провести Чарли? Сомневаюсь. Что касается Клэр, она полная дура, что оставила такого замечательного человека! Интересно, Чарли узнал про ее роман с этим пилотом из «Герни»? Особой беды в таком романе нет, я полагаю, если только не попадаться – трудно подолгу оставаться одной, особенно если это именно то, что тебе нужно. Но я рада, что они расстались друзьями, хотя и считала тогда, что она повела себя очень эгоистично.
Дженни заметила себя в зеркале. Не думая, поправила волосы и уставилась на свое отражение. Куда подевалась вся твоя молодость? Не знаю, но куда-то подевалась. Моя, по крайней мере, у Дункана – нет, он все еще молод, то есть молод для своего возраста. Черт бы побрал Гаваллана! Впрочем, нет, Энди – человек неплохой. Я так рада, что он женился во второй раз на такой славной девочке. Морин сумеет держать его в руках, и маленькая Электра тоже. Я так боялась, что он женится на этой своей китайской секретарше. Бррр! Энди хороший, и в Иране было хорошо. Было. Теперь пора уезжать и тратить деньги в свое удовольствие. Определенно. Но как? Она рассмеялась вслух. Всегда одним и тем же способом, надо полагать. Дженни аккуратно приоткрыла дверцу духовки, заморгала, когда в лицо ей ударили жар и сытный запах, потом снова ее закрыла. – Терпеть не могу пирог с говяжьей тушенкой, – раздраженно сказала она себе самой.
– Ты не откроешь вино, Дункан? Оно персидское, к сожалению, но это последняя бутылка. – Обычно у них имелись приличные запасы французских и персидских вин, но толпа разгромила и сожгла все винные магазины Тегерана, напутствуемая муллами и следующая непреклонному фундаментализму Хомейни: Коран запрещает употребление любых алкогольных напитков. – Человек на базаре сказал мне, что по закону теперь ничего нигде не продается, пить официально запрещено даже в западных отелях. – Это ненадолго, этого люди долго терпеть не станут, как и фундаментализма, – сказал Петтикин. – Они просто не смогут, только не в Персии. Исторически шах всегда был терпим в этом отношении, да и почему бы нет? Почти три тысячи лет Персия славится красотой своих женщин – посмотрите только на Азадэ или Шахразаду – и своими виноградниками и вином. А «Рубайят» Омара Хайяма? Разве это не гимн вину, женщине и песне? Да здравствует Персия, говорю я. – «Персия» звучит гораздо лучше, чем «Иран», Чарли, гораздо экзотичнее, какой эта страна и была, когда мы впервые приехали сюда, гораздо более приятной, – сказала Дженни. На миг ее отвлекла вновь начавшаяся на улицах стрельба, потом она продолжила, чтобы звуком собственного голоса прогнать поднимавшуюся в ней нервную дрожь: – Шахразада говорила мне, что сами они всегда называли ее «Иран» или «Айран». Похоже, что Персией ее называли древние греки, Александр Македонский и всякие такие ребята. Большинство персов были рады, когда Реза-шах объявил, что Персия отныне будет называться Ираном. Спасибо, Дункан, – сказала она, принимая от него бокал вина; она полюбовалась его цветом и улыбнулась мужу. – Все великолепно, Джен, – сказал он и слегка приобнял ее. Вино с удовольствием смаковали. Как и пирог. Но веселья не было. Слишком уж о многом приходилось задумываться. Внизу с лязгом и грохотом проходили новые танки. Опять стрельба. Зарево над Джалехом разрасталось. Издалека доносился монотонный гул людских толп. Затем, посередине десерта – бисквит с вином под взбитыми сливками, еще одно любимое блюдо Мак-Айвера, – в комнату ввалился один из их пилотов, Ноггер Лейн; его одежда была порвана, на лице багровели кровоподтеки, он поддерживал под руку девушку в мятой одежде, высокого роста, темноволосую, с темно-карими глазами. |
