Дед вёл его по утреннему лугу. Кеша подпрыгивал, пытаясь вырваться из объятий росной ледяной травы. Короткая рубашка не защищала — Кеша словно в ледяной воде шёл.

— В тебе — зелёный цвет, в тебе — рассвет, в тебе — роса, в тебе — сила, — твердил дед.

Куда вёл его дед на грани ночи и дня, зачем, Кеша не помнит. Помнит беспредельный луг с травой его роста, воду реки, у которой стояли с дедом, полумесяц рождающегося солнца со свечением неба над ним, ледяное пробуждение природы к дню — мокрой травой и мурашками тела, дедовское бормотание: «В тебе нету зависти, в тебе нету жадности, в тебе нету злобы, в тебе нету тебя, есть вода, снег, птица, свобода — сила».

В четыре года дед перестал водить по лугу. «Коль в почву бросил зерно, взойдёт колос, коль — в камень, пропало время».

Сидя сейчас на стуле перед Витей, всеми силами Кеша старался вызвать к себе деда, но дед не шёл к нему. Дед умер в Кеше. Глухота давила уши, в Кеше толчками бродила злоба: «Посмела уехать. Посмела». Кругами расходились волны злобы, заливая Витю и весь мир.

Не может он из-за Нинки утерять силу, ниспосланную ему свыше. Эта сила в нём навсегда, он уверен. Сейчас он выкинет из себя Нинку и поймёт, почему снова отказали мальчику ноги.

Судорожно ловил Кеша Витин пульс. Но пальцы напрасно перебирали жилочки, сухожилия, косточки — пульс был стуком, и всё.

— Витя! — воскликнул в отчаянии Кеша, сердито вперился в него.

Но в Витиных глазах светилось такое острое желание выздороветь, Витя так, весь целиком, был отдан ему, что Кеша прикусил губу.

В чём же дело? Почему он отражается от Витиных глаз? Почему не может проникнуть за ярко-синюю радужку, за чёрный светящийся зрачок внутрь? Вот Витины светлые брови, пушистыми уголками, вот полуоткрытые губы, с белыми тесными заборчиками зубов, вот тёмные ложбинки подглазий, а Витиной горбушки мозга, с мёртвой проталиной двигательного центра, а Витиной вспухшей от долгого лежания и мучной пищи печени нет. Нет его быстро сжимающегося и разжимающегося сердца. Нет длинных, бесконечных нервов Витиных ног, однажды оживших уже под его могуществом. Что случилось с этими нервами, где оборвалась их связь с корой головного мозга?

Кеша бросил Витины руки, встал. Над губой, по лбу рассыпался крупными каплями пот, он тёк в глаза, в рот. Кеша чувствовал свой тяжёлый, сытый живот, Зойкиными стараниями напичканный пельменями, в каждой своей поре и в каждой клетке чувствовал пары выпитого с Жоркой коньяка и Зойкин запах.

— Вам плохо? — приблизилось бледное лицо женщины. — Витя безнадёжен, да? Почему вы молчите? Вам дать воды?

Громадная широкая красная чашка с водой показалась Кеше облитой кровью, но, когда он поднёс её к губам, увидел, какая она белая, чистая внутри. Жадно стал пить, чистой водой пытаясь промыться, освободиться от лишнего, сложенного в нём груза. До капли выпил, попросил ещё, снова пил. Пил, и ему казалось, к нему возвращается его сила.

Отдав чашку, снова подсел к Вите, взял за руки, натужно улыбнулся.

Но снова равнодушно и мёртво стучал Витин пульс. Кеша был глух и слеп.

Как могут жить обычные люди? Ведь они всегда, вечно такие: глухие и слепые. Кеша чуть не закричал в голос.