— Он рад тому, что теперь ты сможешь позвать его, — перевел Манало. — А сейчас отдай ему копье и иди своей дорогой.

Огерн отдал копье и спросил:

— Что, ему не нужно от меня никакого дара?

— Не нужно. Это может быть неправильно понято. У него есть твоя добрая воля. Он знает об этом, он это почувствовал. Вот и все.

Затем, обменявшись многочисленными поклонами и взаимно непонятыми заверениями, они разошлись. Как только бледнокожие человечки исчезли за скоплением камней, Лукойо глубоко вдохнул. У него вдруг задрожали колени. Он оперся о ближайший валун, чтобы не упасть.

— Держись, дружок. — Рука Огерна обняла плечи Лукойо, хотя сам кузнец имел довольно-таки бледный вид. — Уверен, нам предстоит повидать еще немало удивительного, пока мы доберемся до цели.

И он не ошибся — как только стемнело, им предстало очередное удивительное зрелище.

На ночлег они остановились около большой груды камней, но как только Лукойо присел на корточки, чтобы начать разводить костер, Манало сказал ему:

— Не так близко к этой скале, лучник.

— Почему? — удивился Лукойо. — Как только уйдет солнце, огонь согреет камни, и тогда нам будет тепло со всех сторон, а не только от самого костра!

— Это верно, — кивнул Манало. — Однако поверхность этой скалы — не просто камень.

— Ну, понятно, она блестящая и такая гладкая, что еще чуть-чуть, и я увижу в ней свое отражение.

Манало кивнул:

— Верно. И еще такие камни горят.

Огерн и Лукойо так уставились на мудреца, будто тот обезумел. Наконец Огерн обрел дар речи.

— В мире много чудес, — заметил Манало. — Это лишь одно из них. Не сомневайся, этот камень горюч. Если не веришь, собери камешки у его подножия и брось в огонь. Но для начала, очень прошу, перенеси костер подальше от крупных камней.

Они поступили, как просил мудрец. Черные камешки загорались не сразу, но, пролежав некоторое время среди горящего хвороста, вспыхивали и горели долго. Огерн стоял на коленях и, как зачарованный, смотрел в огонь.

А Лукойо от радости захлопал в ладоши и радостно воскликнул. Затем он ощипал подстреленную им раньше птицу и устроил ее тушку над огнем.

Когда с трапезой было покончено, Огерн присел у огня, чтобы на ночь затушить его, но костер взревел, и языки пламени взметнулись на высоту человеческого роста.

— Назад! — вскричал Манало, но Огерн и сам уже отпрыгнул от огня.

Лукойо замер на месте. Мудрец медленно отступил, не сводя глаз с пламени.

А пламя взметалось все выше и выше. Вот оно уже на высоте вдвое выше человеческого роста. Выше, выше… выше дерева…

— Что стряслось, Учитель? — крикнул Огерн.

— Улаган снова направил против нас злое колдовство! — крикнул в ответ Манало.

И тут Лукойо разглядел на самом верху огненного столпа глаза, горящие ярче самого пламени, — белые посреди оранжевого. И смотрели эти глаза на него. Лукойо не в силах был отвести взор. Его словно к земле приколотили, да он почему-то и не хотел двигаться. А пламя вдруг опало и приняло некие очертания — стало тонким ближе к земле, а наверху появилось что-то вроде морды, а в ней — рубиновый язык. Язык высунулся и как бы лизнул воздух.

— Что это, Учитель? — Даже у Огерна голос дрожал.

— Это саламандра, — отвечал Манало. — Существо, созданное из огненной стихии. На самом деле можно даже сказать, что это дух огня.