Прошло два дня, а на нас никто не напал. — Торговец усмехнулся. — Я так говорю, потому что после отъезда от их поселения мы решили днем устроить привал, но передумали, так как увидели позади на дороге облако пыли. Один из нас взобрался на дерево и разглядел, что по дороге скачет погоня.
— А их вождь знал об этом? — сердито спросил Огерн.
Бреворо пожал плечами:
— Наверное. А может, и наказал бы их за то, что они нас убили. Но нам-то это, сами понимаете, уже никак не помогло.
— Значит, отдыхать вы передумали, если я правильно понял, — усмехнулся Лукойо.
— Нет, мы сделали привал, но для этого нам пришлось забраться в чащу леса и рассесться по деревьям, приготовив рогатки. Ваньяры проскакали мимо нас. Они — дети степей и в лесах ничего не понимают, а мы маху не дали — замели следы. Примерно с час мы с места не трогались, потом тихо спустились и ушли с тропы в лес. Стоило нам выбраться из леса, видим: они опять скачут, возвращаются, стало быть. Мы снова спрятались, потому что возвращаться к ним в поселение, да еще разрезанными на куски, нам вовсе не хотелось.
— Значит, они такие жестокие? — спросил Лукойо.
— Да, злобные и жестокие. Покуда гостили у них, мы видели драки, которые вспыхивали между ними днем и ночью. Они очень жестоки, безжалостны даже — мы ведь видели те края, где они побывали. Видели сгоревшие дотла деревни, тела людей, искромсанные мечами и вставленные на съедение воронам, тела старух — обезображенные, изуродованные, оставленные на съедение шакалам. Они и у себя в поселении держали пленников: женщин, детей и мужчин с подрезанными сухожилиями. Пленники служат им, дрожа от страха, ибо даже хорошо сделанная работа вознаграждается пинками да тычками, а плохая — поркой.
Огерн запрокинул голову, словно почувствовал неприятный запах.
— Что же, у них законов нет? Неужели ни одного из них не учили, что можно, а что нельзя?
— Может, они это и знают, но только каждый для себя, ну, или ради другого ваньяра. Всякий, кто не из их племени, для них вне закона и является честной добычей для любого, кто хочет забрать себе его или ее. Иногда ваньяры щадят мужчин-воинов. Их обращают в рабов. С женщинами обращаются не лучше.
— И что же за люди попадают к ним в рабство? — Глаза Огерна под насупленными бровями погрузились в тень.
— О, там были люди из многих племен, даже из тех, которые нам незнакомы.
— А бири?
— Были и бири, — со вздохом отвечал Бреворо. — Хотя и не очень много.
— Понятно, ведь большая часть нашего народа живет на западе.
— Ваньяры и до них доберутся, не сомневайся.
Огерн выпрямился и уже готов был вскочить.
— Нужно предупредить их!
— Ну, не нынче же ночью, — одернул его Лукойо. — А может, у нас это и вообще не получится.
Огерн устремил на Лукойо взгляд широко раскрытых глаз.
— Неужели тебя не заботит судьба твоего родного кочевого племени — племени, которое приютило и вырастило тебя?
— За что мне о них заботиться? Что они мне сделали? Давали мне возможность таскать для них воду да дрова для костра? Оскорбляли мою мать и безжалостно мучили меня? Пусть, пусть они достанутся ваньярам, я буду только рад! Если ваньяры потратят на их истребление неделю или больше, то тем самым твой народ проживет больше — пусть хоть на что-то сгодится мое племя. А что до нашего дела — то разве не важнее уничтожить источник угрозы, чем саму угрозу?
Огерн опустил плечи.
— Что-то в этом есть.
— Не бойся, мы передадим весточку вашим сородичам, — заверил Огерна Бреворо. |