В шкафу висели четыре рубашки и три пары брюк, а также голубая форма. На дне шкафа я обнаружил нижнее белье, носки и две пары ботинок, а в дальнем углу — пустую спортивную сумку. Нижнее белье и носки оказались единственными чистыми предметами в квартире.

На кухонном столе стояла открытая бутылка виски, а три пустые валялись в пакете для мусора на полу. Сильно пахло спиртным. В холодильнике лежала пара коробок пиццы «Домино», четыре упаковки куриных наггетсов и полкварты молока с низким содержанием жира. Рядом с раковиной я увидел открытую коробку с пластмассовыми вилками и бумажные тарелки. В раковине было пусто, но, скорее всего, потому, что в квартире не было ни кастрюль, ни сковородок и вообще никакой кухонной утвари. Похоже, Риггенс решил этот вопрос в пользу одноразовой посуды. Зачем осложнять себе жизнь мытьем посуды, если можно просто взять и выбросить ее.

На осмотр квартиры Риггенса у меня ушло целых четыре минуты. Я вернулся в комнату и встал посередине, чувствуя себя грязным и словно покрытым толстым слоем жира. Не знаю, что я ожидал здесь увидеть, но абсолютно точно вовсе не то, что увидел, и у меня возникло какое-то гнетущее чувство, будто я попал не туда, где кто-то живет, а туда, где кто-то умер. Я подошел к спальному мешку и присел на корточки. К стене была прикноплена довольно старая фотография, на которой я узнал Риггенса рядом с бесцветной женщиной примерно одного с ним возраста и тремя детьми. Мальчик и две девочки.

Мальчик лет четырнадцати выглядел мрачным и недовольным. Я решил, что старшей девочке около двенадцати, а вот другая была явно младше. Ей было, может, годика четыре. По сравнению с братом и сестрой она выглядела совсем крошкой. Славное круглое личико в облаке кудряшек, в руке — голубой воздушный шарик на веревочке. Вид у нее был испуганный. Риггенс улыбался, его жена тоже. Маргарет. Они стояли перед прилавком с наживкой у озера Кастаик, которое находится примерно в двадцати милях к северу от Лос-Анджелеса, в горах Санта-Сюзанна.

Края фотографии были обтрепаны, словно ее часто держали в руках. Может, и держали. Может, Риггенс и живет здесь, а может, и нет. Может, его тело и здесь, он тут спит и пьет, но пока его тело здесь, он все время смотрит на фотографию и мысли его улетают в какое-то другое место. Например, на озеро Кастаик. Где люди улыбаются.

Я закрыл квартиру, оставив все как было, спустился вниз по лестнице и поехал по шоссе Вентура на восток через Глендейл в Ла-Каньяду, которая находится у подножия гор Вердаго.

Я добрался туда к середине дня. Тротуары уже заполонили стайки школьников с книгами и спортивными сумками в руках, но никто, похоже, не спешил домой, чтобы засесть за уроки.

Маргарет Риггенс жила в скромном доме в стиле ранчо, с тополем во дворе, на плоской площадке у подножия гор. Такие обшитые вагонкой дома строили в середине пятидесятых, когда с однотипными планами и армией бульдозеров здесь появились застройщики, превратившие апельсиновую рощу в район «доступного жилья» для ветеранов, приехавших в Лос-Анджелес, чтобы работать в авиакосмической промышленности. Планировка всех домов в комплексе наверняка была одинаковой, разными были лишь цвет фасадов, ландшафт участков да живущие внутри люди. Думаю, одинаковостью и определяется доступность этого жилья.

Я припарковался на противоположной стороне улицы и увидел, как по лужайке перед домом Риггенса прошла девочка лет тринадцати с жидкими светлыми волосами и без стука вошла внутрь. Наверное, старшая дочь. Перед домом стоял белый «олдсмобиль дельта» 88-го года, который давным-давно следовало бы помыть. Дом выглядел так, что его тоже следовало бы помыть, причем лет двести назад. Штукатурка покрылась пылью, вагонка кое-где оторвалась и явно нуждалась в покраске. Я пересек улицу, подошел к передней двери и позвонил.