— Не смей называть меня грязной, ты, вонючка. — Она замахнулась, чтобы отвесить ему оплеуху, но Банан перехватил ее руку, больно сжал. — Отпусти меня! — завопила женщина. — Отстань от меня!

Услышав голос своей хозяйки, все три пекинеса выползли из своих укрытий. Две собаки запрыгнули на постель, в то время как третья тварь оглушительно лаяла, опираясь передними лапами о спинку кровати.

— Заставь их замолчать немедленно! Но Пиранья подбодрила своих любимцев:

— Ну же, мои маленькие, помогите своей мамочке! Теперь лаяли все три пса, те же два, что забрались на постель, стали бросаться на Банана. Отпустив руку супруги, он с ревом отбивался от обнаглевших животных. Воспользовавшись моментом, Пиранья вцепилась своими отточенными ядовито-красными ногтями мужу в щеку.

— Сука! — завопил Банан.

— Грязный хрен! — не осталась в долгу Пиранья.

Собаки не унимались. Банан цепкими пальцами схватил ближайшую к себе за шею и швырнул в угол комнаты. Приземлившись, пес жалобно заскулил.

Забыв обо всем, Пиранья бросилась к бедняжке.

— Ах ты подонок! Да ты же искалечил Пуф-Пуфа!

— Долбал я Пуф-Пуфа!

— Долбать надо тебя!

Выпрыгнув из постели, Банан угодил ногой в кучку на ковре.

— О Боже-е! — он со стоном захромал в ванную. Торопливо накинув на себя что-то из одежды, Пиранья подхватила скулившего пса, взяла с тумбочки у кровати ключи от принадлежавшего мужу «кадиллака» и ринулась вон из дома.

— Не бойся, моя крошка, — ворковала она, — мамочка мигом домчит тебя к врачу.

Банан в ванной под струей воды усиленно скреб пятку, когда с улицы до него донесся звук взрыва. Ему показалось, что кто-то решил атаковать дом. Доли секунды Банану хватило, чтобы распластаться на кафельном полу. Поскольку взрывов и стрельбы не последовало, он понял, что ошибся, поднялся на ноги, с опаской вышел из ванной комнаты и за окном спальни увидел дымящиеся обломки своего «кадиллака».

— Господи, — с благоговейным ужасом пробормотал он, — на ее месте мог быть я!

1 сентября 1951 года у Джино родился сын.

Его сын!

Это был самый счастливый миг в его жизни.

Они назвали мальчика Дарио.

Событие отмечалось в течение целой недели.

Мария улыбалась и говорила:

— Я же обещала тебе, что рожу мальчика, правда?

Он ответил ей поцелуем, а затем привлек свою девочку-жену к себе и в который уже раз возблагодарил мысленно небо за то, что оно свело их обоих вместе.

Дарио родился совсем крошечным — всего пять фунтов десять унций, и совсем непохожим на Лаки — без волос, худеньким, с тонкими, как спички, ручками и ножками, бледненьким и голубоглазым.

Лаки же в свои год и три месяца стала почти точной копией отца. Та же смуглая, оливкового цвета кожа, те же черные глаза, слегка вьющиеся, как и у него, волосы. Джино очень любил ее, но рождение сына — о, это совсем, совсем другое!

Перед возвращением из клиники домой Мария решила поговорить с мужем.

— Нам нужно быть очень осторожными, — сказала она. — Мне бы не хотелось, чтобы Лаки стала ревновать нас к малышу.

— Ревновать?! — воскликнул в недоумении Джино. — Да ты шутишь! Я люблю их обоих!

— Тогда тебе остается только любить их обоих одинаково, — предупредила его жена.

— Конечно, конечно, — тут же солгал он непроизвольно. Сын был непосредственным продолжением его самого. Для дочери это исключено.

— Это дерьмо живуче, как кошка! — взорвался Энцо.