Марии было бы сейчас тридцать семь. Он ежегодно отмечал ее день рождения непритязательным ужином в одиночестве, сидя у бассейна в своем нетхэмптонском поместье. Да, он сохранил их дом. Обнес его забором, по верху которого был пропущен электрический ток. Пусть сад станет таким же, каким был раньше, — диким и запущенным.
Марию похоронили в этом же саду — под деревом, возле которого они впервые любили друг друга. В доме все оставалось в том же виде, что и в день ее смерти. Появляться в поместье было запрещено абсолютно всем. Ездил туда только он. В ее день рождения. Каждый год. Ожидая этого момента с нетерпением. Могла ли любая другая женщина вытеснить из его сердца Марию или память о ней?
Раздавшийся стук в дверь удивил Джино. Он бросил взгляд на часы. Половина третьего ночи.
— Кто там?
Дверь приоткрылась. На пороге стояла Бетти Ричмонд, одетая в парчовый халат, волосы свободно ниспадали на плечи.
— Зашла проведать тебя, — негромко произнесла Бетти твердым голосом, настолько уверенным, что Джино с трудом услышал в нем некоторое колебание.
Рука его, крепко сжимавшая рукоятку предусмотрительно положенного под подушку пистолета, ослабила свою хватку.
— Мне тут очень удобно, спасибо, Бетти, — медленно проговорил он.
— Ну еще бы, — протянула она, закрывая за собою дверь и приближаясь к его постели. — А вот мне — нет.
Не дав ему ни мгновения на размышление, она сорвала со своих широких плеч тяжелую узорчатую ткань и встала перед его лицом совершенно обнаженная.
— Я хочу, чтобы вы, мистер Сантанджело — друг семьи, друг всего этого, будь он проклят, мира, — я хочу, чтобы вы взяли меня.
Джино как током ударило. «Да она шлюха!»
Очень тихо он сказал ей:
— Надень свой халат и возвращайся к Петеру.
— Почему? Я тебе неприятна?
Будь осторожнее. Оскорбленная женщина…
— Я этого не говорил. Но ситуация…
— Ситуация такова, что Петер отправился навестить свою подружку и, скорее всего, в эту самую минуту сует свой безобразный член ей в рот. У меня нет ни малейшего желания сидеть у постели и ждать его.
— А у меня — вмешиваться в ваши отношения. Бетти пожала плечами. Куда ни брось взгляд — всюду мускулы. Маленькие острые груди, широкие бедра, сильные ягодицы.
— Мне казалось, что ты находишь меня привлекательной… — проговорила она.
— Это так. — Он быстро перебил ее. Без всякого приглашения она забралась к нему в постель.
— Петеру я ничего не скажу, — хрипло сказала Бетти. — Обещаю.
Такой тяжелой атлетикой ему еще ни разу в жизни не приходилось заниматься. Она работала с его пенисом так, будто это был вытянутый теннисный мяч. Туда. Сюда. Туда. Сюда. Вверх. Вниз. Закрутить. От центра. К центру. Гейм!
Второй сет. Та же тактика мастера. Профессионала. Наконец она оставила его одного.
Джино погрузился в сон. На утро ему показалось, что он видел какой-то фантастический, дикий сон.
ЛАКИ. 1966
Олимпия гнала машину так, будто кроме нее на дороге никого не было. Небрежно и яростно, как бы давая понять другим — прочь, иначе пожалеете! Путешествие на юг Франции потребовало двадцати двух часов, пяти остановок для заправки, бесчисленного количества сандвичей и банок кока-колы.
— У тебя есть водительские права? — спросила Лаки после довольно утомительного участка запутанных сельских дорог, преодоленного к тому же на головокружительной скорости.
— Права? Что это такое? — бодро прокричала в ответ Олимпия.
Лаки решила больше ни о чем ее не спрашивать. |