Среди стелющихся кустов трепсиса лежал на боку медведь — с бессильно вытянутой к воде головой, закрытыми глазами и вываленным из пасти языком. При виде зверя, его громадных плеч и гигантского туловища, охотника вновь охватило головокружительное чувство нереальности, какое он испытал два дня назад; однако на сей раз вместе с ним пришло ощущение избранности, причастности к великой тайне, лежащей за пределами обыденной жизни. Таких медведей просто не бывает — однако вот он, перед ним. Нет, он не ошибался: это не мог быть никто иной, кроме Шардика — Силы Божьей.

Теперь ни малейших сомнений не оставалось, и он, Кельдерек, все сделал правильно. Исполненный мучительного облегчения, страха и трепета, охотник исторг из сердца молитву: «О Шардик, о мой владыка, прими мою жизнь! Я, Кельдерек Зензуата, навеки предаюсь тебе, владыка Шардик!»

Когда первое потрясение ослабело, охотник понял, что не ошибался также и в предположении, что медведь болен или ранен: он явно находился в глубоком забытьи, не имеющем ничего общего со сном здорового животного. И было еще что-то странное — что-то противоестественное и тревожное. Но что именно? Да, зверь лежит на открытом месте, но странно не только это. Потом до Кельдерека дошло: плети трепсиса растут очень быстро — с рассвета до заката вытягиваются на высоту дверного проема. На тело медведя там и сям наползали вьющиеся стебли, с листьями и алыми цветами. Так сколько же времени Шардик неподвижно пролежал здесь, подле озерца? День? Два? Охотник вгляделся пристальнее, и страх его сменился жалостью. На мохнатом боку виднелись голые проплешины — темные, почти черные. Но ведь даже засохшая кровь не бывает такой темной, верно? Кельдерек немного спустился по откосу и присмотрелся. Да, кровь действительно есть, но раны кажутся темными потому, что они покрыты — сплошь облеплены — сонными мухами. Охотник вскрикнул от ужаса и отвращения. Шардик — убийца леопардов, Шардик — обитатель Ступеней, владыка Шардик, вернувшийся к своему народу через бессчетные годы, — и заживо разлагается, пожираемый мухами, в заросшей сорняком яме!

«Он умрет, — подумал Кельдерек. — Не дотянет и до завтра, если только мы не отведем от него смерть. Что касается меня, я без колебаний спущусь вниз, чтобы помочь Шардику, невзирая ни на какую опасность».

Он повернулся и бегом бросился обратно: с треском проломился через кустарник и помчался по лесу к месту, где расстался с бароном. Внезапно охотник зацепился за что-то ногой и плашмя растянулся на земле — от удара у него помутилось в голове и перешибло дыхание. Он перекатился на спину, судорожно хватая ртом воздух, и сквозь застилающий зрение туман различил над собой лицо Бель-ка-Тразета, подобное уродливо оплывшей свече с гневно горящим глазом вместо пламени.

— В чем дело? — прорычал перекошенный рот. — Какого дьявола ты носишься по лесу, производя больше шума, чем коза в рыночном загоне?

— Я запнулся… мой повелитель… — сдавленно проговорил Кельдерек.

— Да это я подножку тебе поставил, трусливый дурень! За тобой что, медведь гонится? И ты ведешь его прямо к нам? Где он, говори живо!

Кельдерек кое-как поднялся с земли. При падении он рассек скулу и больно ушиб колено, но, по счастью, раненая рука не пострадала.