Всё «выглядело так, как будто между Кэ д'Орсэ и площадью Святого Петра заключен взаимовыгодный договор. Бриан взялся восстановить хорошие отношения с Ватиканом. Святейший Отец в ответ обещал осуждение, которое освободило бы (французских. – В. М.) политиков-демагогов от усиливавшейся с каждым днем опасности для них со стороны идей “Аction française”».
Похвалы нунция Бриану подействовали на Морраса, как красная тряпка на давно разъяренного быка. Всего несколькими днями ранее он требовал поместить «злейшего врага мира» под стражу, чтобы не позволить ему вывести войска из Рейнской области и «нанести стране еще какой-нибудь новый ущерб». Вторые по качеству нападки он обрушил на Пуанкаре, напомнив, как тот предал рейнских сепаратистов: «У него собственные причины безмолвствовать, когда говорят о Ренании».
Еще не зная о вердикте от 29 декабря, Моррас ответил на речь нунция статьей, связавшей Ватикан и Бриана, Рур и Локарно (AFV, 124–132). Затем в газетах появились решение папы и его новое письмо к кардиналу Андриё. Моррас ответил, что «ничто не заткнет нам рот, и “Аction française” продолжит защищать национальные интересы» (AFV, 137–141). Конфликт перешел в открытую фазу, что ослабило движение, поэтому его руководители начали искать пути к примирению с папским престолом, достигнутому лишь в 1939 г. при новом понтифике.
IV
Вернемся к рейнской проблеме. В ноябре 1926 г. во французской печати появилась анонимная статья, излагавшая, как вскоре выяснилось, позицию Фоша. «Эвакуация Рейнской области, если таковая, к несчастью, произойдет завтра, – говорилось в ней, – без малейшего преувеличения, оставит Францию без границы и без армии. Такова правда, суровая правда. Чтобы обеспечить и то, и другое, нам жизненно необходимое, требуются многие годы. Поскольку у нас их нет, эвакуация рейнских территорий станет настоящим преступлением против родины. Это должны понимать все у нас, начиная с политиков». Однако после принятия Берлином в 1929 г. репарационного «плана Юнга» – и смерти Фоша – французское правительство решило досрочно завершить оккупацию. По приказу премьера – им оказался версальский «миротворец» Тардьё – войска 30 июня 1930 г. оставили Майнц. «Эвакуация Рейнской области лишила нас гласиса, охраняющего наши границы», – констатировал Анри Лемери. Того самого гласиса, о котором Дортен говорил в Париже семью годами ранее.
«Action française» отреагировало листовкой: «Французы! До войны республика дезорганизовала армию и отказала ей в пушках и боеприпасах. Во время войны республика проиграла мир. Сейчас, эвакуируя Рейнскую область, когда наши границы не защищены, она совершает новое “преступление против родины”, как сказал маршал Фош. Французы, чтобы Франция жила, долой режим предателей, да здравствует Король!».
«Германия вернула свободу маневра и снова стала хозяйкой своей политики, – сокрушался Бенвиль. – <…> И никакой благодарности за то, что мы вывели войска на пять лет раньше условленного» (JBJ, III, 98–100). «У победы союзников оставалось одно вещественное, видимое и осязаемое доказательство – оккупация левого берега Рейна, – суммировал он два года спустя. – <…> Оставление победителями “центра силы Европы” неизбежно приведет к неисчислимым последствиям» (JBJ, III, 180–181). «В дни после нашего ухода из Майнца, – вспоминал Ребате, – мы все только и мечтали о чуде, которое заставит французскую армию перейти Рейн обратно под грохот пушек» (RMF, 21).
Тревогу вызывали любые шаги Берлина, например, попытка в 1931 г. |