— Корреспонденция на имя Дюкателя есть?

Чиновник пересмотрел пачку писем и отрицательно покачал головой.

По простой ли случайности или так было предусмотрено заранее, но Дюкатель подошёл к столику, за которым сидел Люсьен, и попросил у него огня, чтобы закурить.

Люсьен ничем не выразил удивления или недовольства, когда Дюкатель бесцеремонно наклонился и через плечо командира батальона заглянул в депешу. Бросив на ходу «спасибо» — то ли за спичку, то ли за предоставленные сведения, — Дюкатель поспешил уйти.

Сдав телеграмму в окошечко, Люсьен направился прямо к виадуку, где уже расположился его батальон.

Через двадцать минут, в тот именно час, когда в Тюильрийском дворце закончился концерт и гостей приглашали прийти вновь в следующее воскресенье, на одном из бастионов у ворот Сен-Клу появился Дюкатель с белым платком в руке. Обратившись к версальским траншеям, он крикнул:

— Войдите! Здесь никого нет.

Он совершил своё предательство спокойно, ни от кого не таясь, ничего не опасаясь, — так привыкли версальские агенты к благодушию Коммуны.

Услыхав приглашение Дюкателя, версальский офицер в первую минуту заподозрил подвох со стороны коммунаров и не сразу отдал приказ своим солдатам занять ворота Сен-Клу. Только после тщательной разведки, убедившись, что Дюкатель сказал правду, он решился двинуться вперёд.

Ворота Сен-Клу и два соседних бастиона были заняты версальцами столь спокойно и неторопливо, точно всё это происходило на учении, а не во время ожесточённых боёв.

Так, неожиданно для парижан, этот прекрасный майский день оказался последним днём независимости революционного Парижа.

И в то время как в западной части столицы быстро продвигались колонны версальской пехоты, весь остальной Париж ещё ничего не знал о катастрофе. Кровь коммунаров заливала Нейи, а в других районах шла обычная для столицы жизнь — жизнь, утвердившаяся в ней со 2 апреля, когда на Париж упала первая версальская бомба.

Скрытые агенты Тьера не дремали. Теперь уже совсем открыто они призывали коммунаров прекратить сопротивление. У крепостных валов появились листки — обращение Тьера к парижанам. Он убеждал Коммуну открыть ворота города. В противном случае он угрожал парижскому населению кровавой расправой после штурма, в котором примут участие также и прусские войска.

Враги повсюду сеяли панику, вводили в заблуждение командиров отдельных участков, сообщая им о вымышленных действиях, якобы совершаемых другими командирами. В результате после отхода войск от крепостных валов последние рубежи города оставались без всякой охраны и наблюдения.

Сколь ни грозно было положение на фронте, Коммуна регулярно собиралась и обсуждала новые законы, которые должны были коренным образом перестроить жизнь парижского населения и создать новое общество на обломках старого.

Коммуна разрушила прежнюю государственную машину, созданную буржуазией и приспособленную для угнетения народа. Теперь предстояло возможно скорее наладить работу учреждений, которые должны были служить народу, обеспечить каждому свободный труд, нормальное жилище и питание, упразднить эксплуатацию человека человеком. Надо было дать детям хорошую школу взамен той, где ещё недавно на всех уроках монахини твердили своим воспитанницам, что бедные должны смиренно принимать обиды от богатых, так как якобы этого хочет выдуманный ими бог. Надо было позаботиться об искусстве, о разумных развлечениях для народа.

Ещё накануне очередное заседание правительства Коммуны было посвящено реорганизации парижских театров.

Хотя вопрос этот никак не был связан с мрачными событиями, которые разыгрывались у стен Парижа и угрожали существованию Коммуны, однако вокруг него разгорелись бурные, взволнованные прения.