Люди стали расходиться. Мадлен присела на ступеньки и кивком головы пригласила Кри-Кри последовать её примеру. Она быстро разобрала шаспо, которое взяла у мастера, смешала все части в одну кучу и сказала Кри-Кри:

— Теперь собери ружьё!

Не сразу, но всё же довольно проворно мальчик поставил каждую деталь на своё место.

— Вот и всё! — сказала Мадлен, поднимаясь со ступеньки. Она разговаривала со своим учеником просто, серьёзно, как с равным. — Надо уметь разбирать и собирать ружьё, чтобы держать его всегда в чистоте, — закончила она короткий урок. — Тогда и стрелять из него нетрудно. Конечно, и глаз должен быть меткий. Как у тебя на этот счёт, Шарло?

— Я не промахнусь! Только бы дядя Жозеф доверил мне ружьё. Ни одна пуля не пропадёт зря, будьте спокойны, мадемуазель Рок!

Глава двенадцатая

На холмах Монмартра

22 мая, по приказу Главного штаба, коммунары отступали из юго-западных предместий к центру Парижа, где теперь с лихорадочной быстротой воздвигались баррикады.

Кливель разделил свой батальон: мужчин он повёл в Тюильри, откуда им предстояло защищать подступы к ратуше, а женщин и детей направил в распоряжение генерала Ла-Сесилии, на холмы Монмартра.

Гастон шёл рядом с Елизаветой Дмитриевой.

Ещё с первого дня их встречи, у ворот Майо, Елизавета обратила внимание на недетскую серьёзность Гастона, на его изобретательность при выполнении любого приказа командира.

По дороге на Монмартр она заговорила с юношей.

— С монмартрских холмов, — сказала она, — можно пустить снаряд в любую точку Парижа. На холмах тебя, наверное, опять поставят у пушки.

Гастон промолчал. Дмитриева посмотрела на него изучающим взглядом и спросила:

— Жалеешь, что пришлось оставить Майо?

— Мне не хотелось уходить от Монтерре и Дерера. Но из ружья стрелять мне больше нравится, чем из пушки.

— А я-то думала, что тебя как раз увлекла пушка! — удивилась Елизавета неожиданному признанию Гастона.

— Нет! — убеждённо сказал юный коммунар. — Уже четыре дня, как я воюю, а только вчера увидел настоящую битву. Враг стоял у меня перед глазами, я целился прямо в него и сразу видел, попал я или только зря погубил пулю.

— А ведь и там, на батарее у ворот Майо, когда ты стрелял из пушки по невидимому врагу, и у полотна железной дороги, когда посылал пули из ружья, у тебя была всё та же цель. Ты громил врага, который снова хочет заковать в цепи свободный Париж.

— Так-то оно так, — сказал Гастон, — но вчера мне довелось увидеть своими глазами, как удирал неприятель от наших пуль, и мне так хотелось бежать вперёд догнать эту нечисть и раздавить, как давили мы крыс пожиравших зерно в амбарах!

«Всего четыре боевых дня прибавилось к пятнадцати годам этого юноши, — подумала Елизавета, — но и четыре года не сделали бы его таким зрелым человеком и стойким борцом. Сколько бы ни продержалась Коммуна, её недолгие дни приблизят торжество свободы на много-много лет…»

Гастон был поражён, когда увидел на Монмартре десятки пушек и митральез, валявшихся в общей куче. Грязные, нечищеные! Юный коммунар возмутился. Разве здесь не те же коммунары, что стояли у пушек Майо? Разве на Монмартре нет своих Краонов и Дереров?

Присмотревшись, Гастон заметил, что человек тридцать добровольцев обсуждают, где и как надо возводить баррикады.

У отдельных орудий, налаживая их, возились несколько национальных гвардейцев.