..
Он всматривался ей вслед. И вдруг понял, что если Анна не смогла
отвратить его от нового пути, то уже не сможет никто. И ему остается только
погружаться в бездну.
XVII
Через некоторое время Извицкий был один около странного,
полуразвалившегося дома. Все стерлось, кроме любви к себе. Но в душе была
томность и легкая усталость. Хотелось нести себя на крыльях. Он окружал себя
целым роем мысленных, трогательных поцелуев. Проснулось даже некоторое
потусторонне-извивное кокетство по отношению к себе. Решил купить цветов,
чтобы встретить себя как любовницу.
Это оказались нежные, черно-лиловые цветы. Он зашел с ними в кафе, чтобы
выпить рюмку вина, и поставил их перед собой. Они точно обнимали его,
находясь в яйном круге. Почти полчаса он провел в нежной, предвещающей
истоме. Но уже надвигались первые тучи. Кровь клокотала в самой себе и кожа
дрожала от само-нежности.
Вместе с тем повсюду предвещались видения. Собственная тень быстро
затмила весь мир, все солнце. Он хотел было тихо погладить ее. Усилием воли
Извицкий сдерживал себя. Яйность вспыхивала порывами, точно сдавленная.
Отойдя в сторону, он увидел в стене свои глаза, в благодарных слезах и в
каком-то молении. Чуть преклонив колени, он мысленно вошел в них, как в
храм.
Толстая тетя у стойки была за пеленой.
"Надо успокоиться", - шепнул он самому себе. Опять направился к своему
месту за столом. Но все его существо дрожало не в силах устоять перед
страстью и томлением. "Милый, милый!" - начал бормотать он, уже почти вслух.
Легкий пот прошел по лбу. Опять сел за столик.
- Только бы не дотронуться до себя, не коснуться, - прошептал он, отпивая
вино,
- а то разорву, разорву на части.
Но даже томный укус вина, не опьяняя, вызывал только прилив нежности к
животу.
Рука так и тянулась, изнеженно, почти воздушно, коснуться того места,
около которого пела теплота вина.
Но он упорно сдерживал себя. Глаза налились кровию и у него появилось
желание разорвать живот, вынуть все и в дрожи зацеловать. Равновесию
помогала тайная мысль продлить, растянуть теперешнее наслаждение.
Отключившись, он оказался на минуту в некоей душевной пустоте, благодаря
которой сумел перенести первый прилив.
"Потихоньку надо, потихоньку, - пролепетал он потом, но язык еще дрожал
от вожделения. - Надо обволочь себя тихими безделушками любви к себе".
Встал и, выйдя на улицу, сел в полупустой трамвай. Цветы остались на
столе, точно изваяние несостоявшегося оргазма. "Безделушками", которые не
доводили до конца, но все время поддерживали на должном уровне были: разные
вздохи, полустоны, идущие вглубь себя, туманные очертания собственного тела
где-нибудь в стекле. |