А так, если подумать, то я сам теперь немногим отличаюсь от лежащих в гробах королевских костей. Не человек, а вампир, а мы считаемся почти нежитью. Раз. Древний предок? Ну, конечно же, он. Два. Король? Король, как и все эти бесчисленные каменные лики в коронах. Прямо хоть жить здесь оставайся.

— И чего тебе, дураку, нормально не правилось? — со вздохом горько спросил я, остановившись у гроба Слейда Первого, — Чего тебе не хватало? Народ тебя чуть ли не в жопу целовал, аристократы на руках носили, с твоих детей все вокруг пыль сдували и ноги мыли… Ты же знал правила, Слейд. Ты же знал, что летописцев трогать нельзя. Какая сволочь тебя надоумила? Чем…?

Разумеется, брат мне не ответил, иного я и не ожидал. Махнув рукой на его последнее пристанище, я обратил своё внимание на соседний гроб. Тот, ради которого я и пришёл.

— Привет, Фестралия… — выдохнул я, садясь напротив камня, на котором был вырезаны черты лица моей жены.

Апатия, бич всей нежити, она возникает из-за банального отсутствия большинства жизненных процессов. Если тебе не надо есть, спать, срать, потеть, если твои инстинкты размножения отключены, если тебе некого и не за что бояться, то жизнь теряет свои краски. Становится серой и однообразной. Жажда крови, двигающая вперед «настоящих» вампиров? Она не спасает. Ничего не спасает.

Даже я, слабейший из всех вампиров, способный чувствовать, испытывать эмоции, жить полноценной жизнью… не живу ей действительно, подсознательно зная, что если лечь, поместив на грудь заполненный Камень-Кровавик, то можно будет пролежать года три, не вставая. А если впасть в спячку, то вместо двадцати лет обычной выйдет полтораста. Мне просто удается обманывать себя лучше, чем другим моим сородичам.

Только вот здесь и сейчас, во тьме Усыпальницы, обман развеялся как дым. Удачная игра в Блюстителя, куда менее удачное притворство детективом, совсем уж паршивая попытка примерить на себя роль отца, корону короля… а может быть, и обличье друга. Я бросил Горбота на растерзание нашим оперативникам, оставил Джоггера с заложниками, обращаюсь с Гарру как с приблудной собакой, вынудил Эльмдингера, с которым проработал тридцать лет, доживать свои годы в одиночестве с внучкой-паразиткой. А Скорчвуды? Хех…

Человеки, как индивидуумы, не предназначены для бессмертия. Мы можем сделать бессмертными свое имя, своё племя, увековечить себя в потомках, но жить бесконечно сами по себе не можем. Только обманывать себя раз за разом, играя в игру, у которой нет цели, только бесконечный путь.

Заставить себя выйти из склепа было сложно, но я справился, окунувшись в легкую прохладу крейзенского вечера. Здесь моё одиночество было нарушено фигурой, шагнувшей из-под низкой кроны паркового дерева.

— Я знала, что ты сюда придёшь, — сияя светом из глаз, проговорила Дианель Ерманкиил, стоя в полумраке, — не думала, что это случится так рано.

В свои покои в этот вечер я так и не вернулся. Вместо этого, в окнах Библиотечной башни до утра горел свет.

На следующий день у нас начались пляски с бубном, длившиеся почти неделю. Девчонок обшивали, девчонки развлекались, а я, утряся с представителем герцогских родов Цоллерини довольно длинный список хотелок и ограничений, принялся готовиться к коронации. Сама процедура была знакома мне лучше, чем тем, кто собирался её проводить, но вот организация гардероба и других атрибутов правителя — это не кот чихнул. При том, что готовиться к этому начали еще до того, как Брахиус выехал за мной.

Во всей этой суете затесалась парочка покушений на его будущее величество, но мы их почти не заметили, потому как убийцы были ориентированы на живого человека, а не на вампира. Видимо, жест вежливости от соседей, не согласных с попытками кабитальцев развернуть Агалорн на себя. Парча, позолота, лесть появившихся в коридорах придворных, нескромные взгляды служанок и их попытки отравить Ульяну… все это завертелось с такой скоростью, что триста лет насыщенной жизни на благо Срединных миров едва не выпали у меня из памяти.