– Стрелам? – переспросил он, идя за ней по дорожке.

– Видите, стрелы нарисованы. Они указывают направление.

– Куда вы так летите? – подал он голос за ее спиной, чуть слева. – Я предпочитаю получать от прогулки удовольствие.

Она сбавила темп. Улыбнулась ему, когда он поравнялся с ней. Лицо со следами былых схваток выглядело вполне для его шестидесяти шести. В телепередаче "Золотой век телевидения" показывали его в те годы – восторженный вундеркинд с темными волнистыми волосами. А глаза уже и тогда были окружены тенями.

Глянув на нее, он улыбнулся:

– В книгоиздательской деятельности на сегодня объявлен выходной?

– Иногда беру домашний день и работаю дома, – ответила она.

– Понял.

– Не совсем удачный выбрала день. То есть, получилось как раз наоборот... А откуда вы знаете, что я работаю в издательстве?

Он замедлил шаг, пропуская коляску с малышом. Во рту у ребенка пустышка. Девушка в дубленой курточке, на голове наушники – двадцати точно нет – толкала коляску, слушая что-то там по транзистору.

Догнал Кэй.

– Проходил мимо грузовика в день, когда вы переезжали, – ответил он. – Картонные коробки в основном с фирменным знаком "Диадемы".

– Ах, вот оно что, – протянула она.

– Письменный стол-бюро на роликах и с крышкой – потрясающий. Сколько ему годков?

– Восемьдесят, может, восемьдесят пять.

– И что вы там, в "Диадеме", делаете?

– Я редактор, – ответила она. – Внимание! Видите стрелу? Нам туда.

– Бог мой! Эти стрелы невозможно увидеть. Намалевали, должно быть, при президенте Маккинли и ни разу не подновили. Думаю, никто не придерживается этих указателей. Пусть каждый идет, кому куда нравится.

– Я, вообще, имею в виду, совсем не то, что вы, – сказала она, когда мимо промчались бегуны. – Они все-таки для чего-то существуют. Никто ведь и не настаивает, чтобы придерживаться этих указателей.

– Само собой, – заметил он, отступая за ее спину, чтобы дать дорогу двум монахиням.

По дорожке для верховой езды, справа от нее, шла гнедая лошадь. Всадник – мужчина в клетчатом пиджаке, черных сапогах и бриджах. Сэм пошел слева.

– Ну и денек! – сказал он.

– Выходной для режиссеров?

– Будни пенсионеров. Взгляните-ка вперед...

Она посмотрела туда, где поблескивали – сплошь белое и стальное! – башни зданий мэрии и Эмпайр-стейтс на фоне бирюзы неба.

– Фантастика! – воскликнула она.

– Это вам не Канзас, дорогая.

Взглянула на него искоса:

– При чем здесь Канзас?

Он улыбнулся.

– Не при чем, – сказал он. – Просто у вас выговор особый.

– Этого не может быть. У меня нет акцента. Специально занималась.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я – медиум, так сказать, обладаю способностью к сверхчувственному восприятию.

Впереди чего-то снимали телевизионщики. Пришлось сделать крюк.

– Вы упускаете из виду, – возобновил он разговор, когда опять пошли по дорожке, забирая влево, – что я режиссер. Ухо тренированное. – Он щелкнул пальцами по мочке. – Для непрофессионала – да, у вас нет акцента. Но в словах "хорошо" и "холодно" – ваше "х" с особым придыханием.