Обычно она более вдумчиво работала над рукописями, поэтому потом заставила себя спуститься на свой сорок восьмой, чтобы разобраться – перефразируя известную сентенцию, – где деревья, когда их не видно за лесом...
В приемной сидел Сэм. Его пальто лежало на соседнем стуле. Он взглянул на нее поверх своих половинчатых очков, – дальнозоркий, стало быть! – заулыбался, встал в полный рост. Выглядел вполне – вельветовый костюм, рубашка в клетку, темный галстук, седая голова только что побывала в руках хорошего парикмахера.
– Привет! – сказал он. Снял очки и отложил в сторону "Книжное обозрение".
– А, Сэм! Здравствуйте, здравствуйте. – Она подошла к нему. – Стюарт говорил, что вы должны придти.
– Поздравьте меня, – заскрежетал он, сотрясая ее руку и улыбаясь. – Отныне я автор "Диадемы".
– Поздравляю! Это великолепно, – сказала она, обнимая его. – Поздравляю нас обоих.
Он смотрел на нее с доброжелательной усмешкой. Бледный рубец на зардевшейся щеке обозначился резче, да и перебитый нос стал более наглядным.
– Сижу жду. Он готовит договор. Выдадут аванс. Часть сейчас, при подписании, часть – как дойду до половины.
– Уверена была, что ему понравится, – сказала она.
– А я собирался разыскивать вас здесь, чтобы поблагодарить.
Она потащила его к себе в офис. Сара мигом – крепчайший кофе. Они пристроились у окна на стульях, попавших сюда случайно из кафе.
Он смотрел сквозь оконное стекло на стены из стекла здания напротив.
– Вознесение на небеса, – заметил он. Улыбаясь, она помешивала ложечкой в чашке. Сэм отпил глоток.
– От Стюарта снисхождения не жди. Большой, спец в киноделах!
– Именно поэтому я ему вашу рукопись рекомендовала, – сказала она. – И еще потому, что он отличный редактор, и с ним у нас считаются.
– Я весьма благодарен вам, – сказал он. – Это так много для меня значит. Думаю, ошибку допустил, что брал деньги у фонда. Понимаете, что я хочу сказать. – Он медленно отпил кофе из чашки с синей трехзубчатой короной. – Такие подачки способствуют лености души, ума и потаканию своим слабостям. Можешь ничего не делать, а с голоду не умрешь. Теперь же, безотносительно, буду ли я писать в дальнейшем, возникло чувство самоутверждения. Я даже лекции читаю с большим подъемом. – Он улыбнулся ей. – Даже видения посещают, будто снова участвую в "ток-шоу", режиссура и все такое.
Она улыбнулась.
– Прекрасно все это, – сказала. – Думаю, все так и будет!
Кофе... Он – глоток, она – глоточек.
– Договорились с ним и о сроках. Представлю рукопись весной, – сказал он. – Еще страниц восемьдесят написал.
– Все это хорошо, а что же мне попросить взамен?
– Ну-ка! Выполняю любую просьбу...
– Вопрос у меня к вам, так сказать, личного свойства.
– Прошу...
– Тогда, когда Теа Маршалл погибла, она не к вам ехала?
Отшатнулся, глаза пронзительно взглянули на нее.
– Господи, откуда вы это взяли?
– Ну может, она ехала к вам на работу?
– Нет, нет... – сказал он. – Определенно нет. Я просил ее об этом несколько недель до этого, но наша беседа закончилась тем, что она спустила на меня собак. – Он вздохнул, заглянул в чашку. – У нас всегда так было в течение двадцати лет. То ничего-ничего, а то – хуже некуда. |