— К переменам мы давно привыкли. — Зяблик от нечего делать принялся тасовать недавно изготовленную карточную колоду. — Этим нас не запугаешь… Главное, чтобы пайку не урезали.
— Ну это главным образом зависит от вас. — Эрикс покосился на дорожные мешки, набитые продуктами до такой степени, что даже их горловины невозможно было завязать.
— Вы говорили о непостоянстве мерности этого мира, — напомнил Цыпф. — В чем же здесь причина?
— Я предвидел такой вопрос, — Эрикс кивнул. — Сначала мне казалось, что колебания мерности являются следствием структурной неустойчивости, свойственной всем переусложненным мирам. Но постепенно я пришел к другой точке зрения, какой бы фантастической она ни казалась… Некто, куда более могущественный, чем придуманные нашими предками боги, по собственной прихоти сворачивает и разворачивает пространства. Он обращается с ними примерно так же, как вы с этими картами.
— По вашему, эти неведомые сверхсущества не созидатели, а игроки? — живо поинтересовался Цыпф.
— Разве об этом можно судить всерьез? Но с другой стороны — а почему бы и нет! Созидание — процесс вынужденный. Его назначение — обеспечивать какие либо личные или общественные блага. А что останется могучему и изощренному уму, когда необходимость в созидании благ отпадет? Только игра. Я не согласен с тезисом, что игра является суррогатом жизни. Что, если сама наша жизнь всего лишь суррогат некой вселенской игры?
— Блошиного цирка, — брякнула Верка.
— Что? — не понял Эрикс.
— Не обращайте внимания! — Цыпф замахал на Верку руками. — Это так, к слову… Забава такая была раньше… С использованием некоторых видов насекомых паразитов. Вот один гражданин и сравнил нашу каждодневную суету с блошиным цирком.
— Понятно… Здесь это весьма популярная тема, успевшая обрасти массой легенд. Считается, что истинные хозяева этого мира ведут между собой или сами с собой, что несущественно, грандиозную азартную игру, в которой люди используются как пешки. В пользу такой теории говорит немало фактов.
— Но если это все же игра, то в ней должны быть определенные правила, — продолжал свои расспросы Цыпф. — Есть ли какая нибудь закономерность в маршрутах, которые мы ежедневно преодолеваем? Прослеживается ли что то вроде системы в манипуляциях хозяев со временем и пространством?
— Разве пешка обязана знать правила игры, в которой участвует? Достаточно того, что их знают игроки. Тем более что жесткие правила скорее свойственны примитивным играм, какие пользовались популярностью в ваше время. В игре достаточно сложной, примером которой может служить человеческая жизнь, правила должны быть гибкими, изменчивыми. Фактор неопределенности не только разжигает азарт, но и формирует философский взгляд на вещи.
— Допустим, — Леву обуял уже не крылатый гений познания, а козлорогий демон спора. — Но эта гибкость и изменчивость должны иметь некие границы, хотя бы моральные. Ведь как никак роль пешек выполняют живые и, более того, разумные существа. Почему же одним пешкам позволено издеваться над другими?
— Кстати, братец мой, а вам не досталось на орехи от этой рвани? — поинтересовался Смыков.
— К счастью, нет. Ведь я как никак нахожусь под охраной своего компаньона. Мало кто рискует приблизиться к нему… Зато остальные будетляндцы не могут ничего противопоставить кучке обнаглевших мерзавцев. Ежедневно кто то из них подвергается грабежу и насилию.
— И сегодня тоже? — Лица Зяблика не было видно в темноте, но, судя по голосу, он нахмурился, как Илья Муромец, узнавший о безобразиях, творимых Идолищем поганым.
— Относительно сегодняшнего дня я ничего не могу сказать, но позавчера они долго издевались над человеком, не пожелавшим расстаться с едой и последней одеждой. |