Наутро Иоганн просил у нее прощения с той искренностью и тем
чистосердечием, с каким уже многие месяцы ни к кому не обращался.
6
Однажды в пасмурный, дождливый день, случайно проходя мимо бюро по найму
прислуги, Вайс встретил баронессу, соседку Генриха по купе. Она приехала в
пароконной коляске из замка, ранее принадлежавшего польскому роду и отданного
теперь ей в собственность генерал-губернаторством взамен оставленного в Латвии
небольшого имения.
Баронесса была чем-то расстроена, похудела, морщины на ее лице углубились, кожа
повисла складками. Одета она была в меха и небрежно ступала по лужам в своих
замшевых туфлях с перламутровыми пряжками.
Баронесса с первых же слов разоткровенничалась. Должно быть, она чувствовала
себя одинокой здесь и рада была увидеть знакомое лицо.
Узнав теперь, что Вайс был не просто шофером Шварцкопфа, а как бы военным чином,
и что хозяин его — важная персона, она окончательно прониклась к нему доверием.
Среди прочей болтовни она поведала Вайсу о своих тревогах. Она подозревает, что
у бывших владельцев замка есть родственная ветвь в Англии и это может ей
повредить впоследствии. В сущности, она не одобряет конфискации имущества у
польской аристократии, и хотя славянство — низшая раса, к древним родам расовый
принцип неприменим. И если некоторые польские аристократы фрондируют сейчас
своим патриотизмом, то это не представляет опасности для рейха. Это вполне
благоразумный патриотизм. А вот надежды польских мужиков на Россию — это
опасно...
На прощание баронесса милостиво пригласила Иоганна в замок и пообещала, что
управляющий угостит его хорошим обедом.
После пирушки в ресторане Вайс заметил, что его дружеские отношения с Келлером,
Брудером и Циммерманом затруднили общение с рядовыми работниками гаража. И это
было ему очень горько.
Вначале они чуждались Вайса и говорили только то, что было необходимым по ходу
работы.
Но потом, как это всегда бывает, труд сблизил их с Вайсом. Люди труда
проникаются доверием к человеку, если видят в его рабочих повадках подлинное
мастерство.
Вайс знал термитную и газовую сварку, умел определить марку стали по излому, с
точностью лекальщика отшлифовать деталь, и эти универсальные знания удивляли
немецких рабочих, восхищали их, хотя вначале они не подавали виду.
Многому Белов научился на заводе, где работал и отец, но большую часть своего
умения он обрел в институтской лаборатории, где занимался в студенческом научном
кружке под руководством академика Линева.
Сначала из немногословных реплик Вайс узнал, что Венер — участник первой мировой
войны, был тяжело ранен на Восточном фронте и какой-то русский солдат, тоже
раненый, полегче, взял его в плен, повел, а потом, после того как покурили, сидя
в осыпавшемся окопе, махнул рукой и ушел, забрав только винтовку Венера.
Вайс сказал:
— Значит, среди русских попадаются хорошие люди. Но этот, наверное, не был
большевиком.
Венер долго не отвечал, будто увлеченный работой, потом спросил:
— Ты не знаешь, какое правительство предложило нам тогда мир?
— Кажется большевики.
— Кто же тогда был тот солдат, который меня отпустил?
Вольф Винц, низкорослый, широкоплечий, сутулый, со сломанным носом, долго не шел
на откровенные разговоры.
Но однажды вечером, когда они вдвоем остались в гараже, Винц спросил Иоганна:
— Вот ты, молодой и ловкий малый, почему работаешь, как мы, а не в СС, не в
гестапо, — вот где такому парню лестница вверх.
— А ты почему по ней не лезешь?
— Я рабочий.
— И тебе это нравится — быть рабочим?
— Да, — сказал Винц. |