Бравый солдат с глазами острыми до того, что на них можно было наколоться, как на штык, шел от старого дерева навстречу Гале. Она побледнела еще больше, испуганно остановилась, глаза как будто еще увеличились, и Микода шел прямо на эти глаза, они темнели посредине черными кружочками зрачков, круглых, как мишени на учебном стрельбище, он бил в черные мишени и сам бледнел, как Галя,

Она узнала его только тогда, когда он остановился напротив нее. Испуг сошел с нее, прежнее безразличие завладело всем ее телом, ее лицом, глазами. Видно, ждала не его, показался он ей кем-то другим (Дусиком! Дусиком! Дусиком!).

- Ты? - сказала не то спрашивая, не то осуждая. Мол, зачем попал на глаза.

- Я, - голос у него дрожал, - Здравствуй, Галя.

- Здравствуй.

Не подавала руки, как тогда, прощаясь.

- Ну, как ты тут?

- Никак.

Он понял: Дусик не вернулся и не вернется.

- Прости, - сказал. - Я не знал ничего. Никто не писал о тебе. Ты тоже не писала.

Она скривила губы в подобие улыбки.

- Адреса не знала.

- У матери был мой адрес,

- Да был…

Она чуть-чуть пошатнулась. Искала опоры. Не могла стоять просто так, как стоят все обыкновенные люди. Как хрупкий стебелек цветка, что стремится за что-то зацепиться перед тем, как расцвести, клонилась туда и сюда, сонно плавала в пространстве, и с нею плавал Ми-кола, и земля плыла у него из-под ног, как под моряком палуба. Сердилась на него за то, что показался ей на мгновение тем, кого ждала всю войну, кого не дождалась и не дождется никогда, стала равнодушнее к Миколе за эту его вину еще больше, чем когда-либо, но в то же время, видно, зародилось в ней и новое для него чувство, может - благодарность за то мгновенное заблуждение, которому он был причиной. Взглянула приветливей, улыбнулась по-настоящему, никогда он не видел такой улыбки!

- Может, хоть поцелуешь? Ведь ты мой муж… Перед богом…

- Бога нет.

- Но ведь мы есть?

Подошла к нему вплотную, поставила чемоданчик на дорогу, молча обожгла его взглядом. Со смущенной усмешкой, краснея лицом и шеей, поставил и он свой чемоданчик, несмело прикоснулся к ней. Обожгла прикосновением. Он даже как-то всхлипнул по-детски, не верил своему счастью, сквозь помрачение восторга видел и ощущал ее возле себя. Обожгла своим телом, обволокла всего, окутала, как летний ветер с цветущих лугов.

Сиротами стояли чемоданчики посреди шляха. Еще кто наедет.

А те двое забыли обо всем на свете. За все годы ожидания. И за все годы отчаяния.

Потом она сказала ему:

- Пусти меня. Пойду.

- Куда же ты пойдешь?

- Куда-нибудь.

Он не нашел ничего лучшего, как спросить:

- А я?

- А ты пойдешь, куда шел. К матери.

- Я шел к тебе.

Привычным движением она поправила платок, смотрела мимо него, бледно улыбалась.

- У тебя отпуск. Я знаю. А потом опять вернешься назад. Ты солдат. А я уже имела солдата. Хотела уйти из дому, чтобы и тебя не видеть. Ну да уж…

- Галя! - он почти умолял.

- Прощай, - протянула ему руку. Он схватил эту руку, как последнюю надежду на спасение, она нетерпеливо отдернула ее.

- Забудь обо всем, - сказала тихо, подошла к чемоданам, взяла свой, пошла не оглядываясь.

Микола стоял и не верил всему, что произошло. Удивлялся, что столбом стоит на месте, не гонится за Галей, не идет вместе с нею, - и стоял, не двигался.

- Галя-я-я! - закричал ей вслед.

Она шла, не оглядываясь. Тогда он одним прыжком подлетел к своему чемодану, до сих пор стоявшему посреди шляха, вглядывался, видно, искал место, на котором только что стоял Галин чемоданчик. Ничего не видел. Может, ничего и не произошло? Ничего не было? Все только- померещилось?

- Галя! - коротко всхлипнул он.