Внезапно Линн увидела себя стоящей на улице с Томом, в тот день, когда они возвращались вместе на поезде. В витрине магазина она увидела картину с изображением овечек, а подписана она была именем «Керида». Она вспомнила чувство внезапного узнавания, укол ревности и любопытства, желание знать, желание не знать. Но после сегодняшнего утра это уже не имело никакого значения.

Она так и сказала:

– Это не имеет никакого значения, Эмили. Мне нет никакого дела до того, где она и кто она. Поэтому оставь Шерлока Холмса, хорошо?

– Ладно.

Эмили укладывала в чемодан среди джемперов маленького плюшевого белого медвежонка. У нее был строгий профиль, и, когда она внезапно повернулась к Линн, ее лицо выглядело старше ее возраста.

– Можно я у тебя что-то спрошу, мама?

Эта девочка с плюшевым зверьком, эта маленькая женщина…

– Почему ты никогда не вызывала полицию? Как бы в силу рефлекса Линн заняла оборонительную позицию.

– Твой папа не какой-нибудь пьянчужка, который приходит домой и бьет свою жену каждую субботу, – спокойно ответила она, поняв в тот же момент, что в точности повторяет слова Роберта.

– Но в ту ночь? Именно в ту ночь? Соседи слышали и позвонили, так что, видимо, дела обстояли очень плохо.

– Я не могла бы, Эмили. Не требуй от меня ответа, которого я не могу тебе дать. Пожалуйста, не надо.

На нее волной налетело ощущение той ужасной ночи, когда Уэбер столкнулся с Робертом. Тогда ее единственной мыслью было, что ее дети должны быть избавлены от этого отвратительного позора. Женщины, которые могли позволить своим детям наблюдать, как их отца уводит полиция, были свыше ее понимания, – пожалуй, если только они не были перед этим избиты… Но это к Линн не имело отношения, и Эмили это прекрасно знала.

– Мне жалко всех нас, – сказала Эмили, – и, как ни странно, папу тоже.

Да, как ни странно.

– Скажи мне, мама, можно мне спросить, что ты собираешься делать?

– Я собираюсь его оставить, – ответила Линн и разрыдалась.

В глазах белого медвежонка читалось удивление. Даже неодушевленный предмет был удивлен.

– Когда ты это решила?

– Сегодня утром. Это решение созрело сегодня утром. Почему сегодня, не раньше? Я не знаю. Я ничего не знаю.

– Это должно было когда-нибудь случиться, – сказала Эмили с жалостью.

Линн снова закрыла лицо, шепча как бы себе одной:

– Он был – он есть – он был – любовью всей моей жизни.

Эти сентиментальные мелодраматичные слова были чистейшей правдой.

– Порой мне кажется, что все, что с нами происходит, мне снится, – сказала Эмили.

Линн подняла голову и, глядя с мольбой на дочь, произнесла:

– Никогда не подчиняй себя и свою свободную волю ни одному мужчине, прошу тебя.

– Ни одному? Никогда? Ты это несерьезно, мама.

– Я полагаю, что нет. Но безусловно, не делай этого до поры до времени. Не допускай, чтобы Харрис тебя разочаровал. Не давай ему себя в обиду.

– Он никогда не будет меня обижать. Харрис уравновешенный. Он выдержанный. Он не бросается в крайности.

Да, это заметно. В нем также отсутствует искра, подумала Линн, вспомнив юного Роберта, который зажегся звездой на ее небосклоне.

– Если я что-то скажу тебе, ты не будешь смеяться? – и, прежде, чем Линн успела пообещать не смеяться, Эмили продолжала: – Мы составили список, каждый по отдельности, всех качеств, которые необходимы человеку, с которым ты вступаешь в брак, в котором отметили, имеет ли каждый из нас такие качества.