В доме было смятение, возможно потому, что все были расстроены из-за меня. И нам просто кажется, что мы иногда не знаем, как обращаться с нашими девочкам. Хотя, я уверена, все образуется. Когда ты позвонила, я думала в тот момент, что мне нужно плечо, на котором я могу поплакать, но теперь, когда я здесь, я поняла, мне не надо было приезжать.
Джози оглядела ее с головы до ног.
– Нет, ты должна была приехать. Разреши мне приготовить тебе чашку чая, и затем ты сможешь рассказать мне, что у вас случилось. Можешь и не рассказывать, как тебе захочется. – Она быстро пошла к двери и, повернувшись, добавила: – Я надеюсь, что ты расскажешь.
– Нам кажется, что мы не знаем, как обращаться с девочками, – повторила Линн. – Однако ты уже знакома с нашими проблемами. Мне не нужно говорить тебе, что Роберт не одобряет друга Эмили. А Энн не хочет попытаться сбросить вес, она объедается, и Роберт не может этому противостоять.
Линн замолчала, думая опять: «Я не должна была приезжать сюда, чтобы обрушить на нее все это». Она выглядит такой усталой, я сама утомлена, и все равно вся эта несерьезная полуправда ничего не даст.
– Я все это прекрасно знаю, – сказала Джози. – Но я думаю, ты чего-то не договариваешь, – добавила она.
Подобно моей сестре, думала Линн, она может быть в одно и то же время непреклонной и мягкой, и это странно. Я никогда не могла быть такой.
– Они хорошие девочки…
– Я тоже об этом знаю.
– Может быть, я делаю из мухи слона. Сейчас трудные времена для воспитания детей. Я уверена, многие семьи имеют более сложные проблемы с детьми. Да, я уделяю этому слишком большое внимание, – закончила Линн, извиняясь.
– Я не думаю, что слишком.
Наступило молчание, во время которого Линн сначала боролась с тем, чтобы слишком много не наговорить, а затем с тем потоком слов, который ей хотелось высказать.
– Вчера Роберт был взбешен из-за того, что Эмили пришла домой после двенадцати.
– И тебе тоже кажется, что это поздно?
– Да, только я не сердилась бы так из-за этого. А Энни, ты знаешь, она хочет выпрямить свои волосы, а Роберт говорит, что это смешно, и всегда между ними что-то происходит. Вчера она кричала на него. Она была почти в истерике. Она ненавидит всех. Она ненавидит его. – И Линн, перестав говорить, посмотрела на Джози умоляющим взглядом.
– Скажи мне, только Роберту так трудно с девочками? Только Роберту?
– Да. Очень тяжело для мужчины приходить домой после утомительного дня и заниматься с детьми, когда ему больше всего хочется отдохнуть. Особенно Роберту с его ответственной работой.
У каждого по-своему ответственная работа, – сказала Джози сухо.
Минуту они молчали. Казалось, и разговор зашел в тупик. Линн нервно заерзала на стуле. Когда Джози заговорила опять, она старалась не смотреть на Линн. Она опустила глаза вниз и произнесла с необычной мягкостью:
– А может быть, что-нибудь еще? Линн в волнении подалась назад.
– Ну, конечно, нет. Что же еще?
– Я только спросила, – сказала Джози. Внезапно Линн начала плакать. Сквозь рыдания слышались заглушенные обрывочные фразы.
– На этот раз не только дети. Это было из-за меня… в доме Тома Лоренса… было очень поздно, приехал Роберт… а я танцевала… Роберт был зол, на самом деле так ужасно… конечно, я знала, я не должна была танцевать, но…
Теперь подожди. Дай мне понять это правильно. Ты танцевала с Томом, а Роберт…
– Он был взбешен, – всхлипывала Линн, вытирая глаза.
– Что, черт возьми, плохого в том, что ты танцевала? Ты ведь не была в постели с мужчиной. |