Мне было велено явиться к семи утра на планерку, и я, нарисовавшись без пятнадцати, обнаружил, что буду сидеть за одним столом с Гулид и констеблем Кэри. В отделе расследования убийств около двадцати пяти человек, и к четверти восьмого почти все уже подтянулись. Кто то шумно прихлебывал кофе, кто то жаловался на погоду. Я кивнул паре человек, которых помнил по делу Джейсона Данлопа, и мы все расселись (кое кто даже на столах) в той части зала, где Сивелл пафосно стоял рядом с маркерной доской. Прямо как в телепередаче.

Что ж, иногда мечты и правда становятся реальностью.

Сивелл в общих чертах напомнил нам картину убийства. Стефанопулос вкратце рассказала о жертве, Джеймсе Галлахере, и, указав на фото Закари Палмера, приклеенное скотчем к доске, добавила:

– Исключен из круга подозреваемых.

Я вздрогнул: мне ведь даже не сказали, что он туда входил. Да уж, с этими боссами надо держать ухо востро.

– У нас есть записи камер наблюдения над обоими выходами из дома в Кенсингтон Гарденс, – сказала она. – До нашего приезда Палмер его не покидал.

Она стала перечислять все возможные нити будущего расследования. Какой то констебль, сидевший с рядом, пробурчал себе под нос:

– Копать будем до посинения.

Пошел второй день, а у нас до сих пор нет главного подозреваемого. Констебль прав, теперь предстоит рыть во всех направлениях, пока не нароем что нибудь важное. Если, конечно, нет более простого пути – какой то сверхъестественной разгадки. А если есть, то это должно стать моим звездным часом. Возможностью проявить себя, заслужить уважение и благодарность…

По морде бы дать себе за такие мысли.

Сивелл тем временем представил нам худощавую белую брюнетку в дорогом костюме с юбкой, хотя и слегка помятом из за долгой дороги. На поясе у нее висел золотистый металлический значок.

– Спецагент Кимберли Рейнолдс, ФБР, – сказал он, и мы дружно издали многозначительное «ооооо!». Ну не могли удержаться. Ничего хорошего в плане международного сотрудничества это не сулило: теперь все будут вынужденно вести себя нарочито грубо, чтобы скрыть неловкость.

– Отец Джеймса Галлахера – сенатор, и посольство США требует, чтобы агент Рейнолдс получила разрешение следить за ходом расследования в качестве их официального представителя, – сообщил Сивелл. И, кивнув на сержанта за соседним с нами столом, добавил: – А Боб будет курировать вопросы безопасности по данному делу, если они будут касаться сенатора.

Боб приветственно поднял руку, и агент Рейнолдс кивнула в ответ – как то нервно, на мой взгляд.

– По моей просьбе агент Рейнолдс поделится с нами дополнительной информацией о жертве, – сказал Сивелл.

Говорила она, впрочем, абсолютно спокойно, без всякой нервозности. Произношение, изначально характерное то ли для Юга, то ли для Среднего Запада, изменилось за время работы в ФБР, став более четким и отрывистым. Агент Рейнолдс коротко прошлась по детским годам Джеймса Галлахера: родился в Олбани, был третьим, самым младшим, сыном сенатора штата. Она неспроста так сказала: «член сената» звучало бы гораздо менее значительно. Учился в частной школе, тяготел к изобразительному искусству, поступил в колледж Нью Йоркского университета. В возрасте семнадцати лет был единственный раз оштрафован за превышение скорости. За год до выпуска фигурировал в расследовании инцидента с наркотиками: один его приятель перебрал. В целом, по отзывам сокурсников, был приятным, обаятельным парнем, хотя и довольно замкнутым.