Может быть, Натали просто нравятся мужчины из Лэнфорда.

— Так в чём дело? — спросил я Барри.

— Вы знаете профессора Бирнера?

— Конечно.

— Он полный мудак.

Так и есть, но я бы так не стал говорить.

— Это и есть проблема?

Я не увидел в некрологе причину смерти. Частенько на кампусе и не знали о ней. Я ещё раз посмотрю позже. Если её не будет там, то, может быть, я найду полный некролог где-нибудь в сети.

И опять же, почему я хочу узнать больше подробностей? Что это изменит?

Лучше держаться подальше от этого.

В любом случае это подождёт, пока не закончатся приёмные часы. Я закончил с Барри и продолжил приём. Я пытался выкинуть некролог из головы и сфокусироваться на остальных студентах. Я был не в форме, но студенты не обращали внимания. Студенты не могут даже представить, что у преподавателей есть личная жизнь, так же, как и не могут представить, что их родители занимаются сексом. С одной стороны, это было прекрасно. С другой, я постоянно напоминаю им смотреть не только на себя. Человеческая природа такова, что мы все думаем, что мы абсолютно уникальны, в то время, как все остальные несколько проще. Конечно же, это неправда. У нас у всех есть свои собственные мечты и надежды, желания, страсти и душевные страдания. И мы все сходим с ума по-своему.

Мой мозг словно отправился в свободное плавание. Я смотрел, как часы медленно тащатся вперёд, как будто я был самым скучающим студентом на самом скучном занятии. Когда пробило пять часов, я снова вернулся к монитору. Я открыл полный некролог Тодда Сандерсона.

Нет, причины смерти не было.

Любопытно. Временами встречались намеки на пожертвования. Там говорилось, что вместо цветов лучше внести пожертвование в Американское онкологическое общество или куда-нибудь в том же духе. Но причина смерти не была указана. И также не было упоминания, чем занимался Тодд, но опять же, ну и что с этого?

Дверь моего кабинета открылась, и вошёл Бенедикт Эдвардс, профессор факультета гуманитарных наук и мой ближайший друг. Он не затруднился постучать, но и не должен был. Мы часто встречались по пятницам, в пять часов, и шли в бар, где я студентом работал вышибалой. Тогда он был новым, блестящим, современным и модным. А теперь он был старым и разбитым и таким же современным и модным, как видеокассета.

Бенедикт был физиологически моей противоположностью. Худой, узкокостный афроамериканец. Его глаза увеличивали гигантские очки, как у человека-муравья, которые были похожи на защитные очки факультета химии. Апполо Крид вдохновился бы его большими усами и чересчур пышным афро. У него были тонкие пальцы женщины-пианистки, ноги, которым бы позавидовала балерина, и принять его за дровосека мог бы разве слепой.

Несмотря на это, или, может быть, благодаря этому, Бенедикт был самым настоящим «гулякой» и снял больше женщин, чем репер с радио-хитом.

— Что случилось? — спросил Бенедикт.

Я пропустил «Ничего» или «Откуда ты знаешь, что что-то случилось?» и перешёл сразу к «Ты когда-нибудь слышал о парне по имени Тодд Сандерсон?»

— Не думаю. Кто он?

— Наш выпускник. Некролог о нём на сайте.

Я повернул экран к нему. Бенедикт поправил выпученные очки.

— Не узнаю его. Почему тебя это заинтересовало?

— Помнишь Натали?

Тень легла на его лицо.

— Я не слышал, чтобы ты произносил её имя уже…

— Ага, ага. В любом случае, это её, или был её, муж.