| 
	Олег Курылев. Шестая книга судьбыЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 
 
 Для человека немалое утешение видеть, что бог не может сделать смертных бессмертными, воскресить мертвого, сделать жившего нежившим, а
 
 того, кому воздавались почести, – не получавшим их, так как он не имеет никакой власти над прошлым, кроме забвения.
 
 Платон
 
 
 – Ладно! Коротко, что произошло? Кто доложит? – сложив мясистые ладошки на животе, начал совещание Септимус. Он сидел вместе с остальными
 
 за большим круглым столом своего кабинета, но в отличие от других не на вращающемся стуле с колесиками, а в огромном мягком кресле, в
 
 котором только и могла поместиться его необъятная фигура.
 
 – Я попробую, – откашлялся молодой сотрудник по имени Карел.
 
 Стол, крышка которого представляла собой сплошную плазменную панель, тускло помигивал информационными окнами, таблицами и графиками. Карел,
 
 инженер по перемещениям материальных объектов во времени, пробежал пальцами по сенсорам, вызвав нужные данные, и, кхекнув еще пару раз,
 
 начал.
 
 – В результате сбоя программы, господин президент, утеряно шесть объектов. Книги. Монография некоего Уильяма Шнайдера «История взлета и
 
 падения Третьего рейха». Фундаментальный труд, написанный американским историком вскоре после Второй мировой войны. Одно из первых изданий
 
 1960 года, напечатанное тогда в Шести томах.
 
 – Ну-ну, дальше, – нетерпеливо постучал карандашом президент академии. – Куда утеряно? Зачем утеряно?
 
 – Эти книги были заявлены двадцать четвертым отделом, работающим по диктатурам двадцатого века. Их копии предполагалось хронопортировать к
 
 нам из 1962 года.
 
 – Для чего? Что, не осталось оригинальных экземпляров?
 
 – Да нет, их даже полным-полно. И бумажных, и электронных. Насколько я знаю, историков заинтересовала не сама книга, а пометки на полях
 
 одного из томов, сделанные не то очевидцем описываемых событий, не то кем-то там еще. Они якобы кардинально что-то меняют в исторической
 
 традиции.
 
 – Ладно, с историками разберемся. Что еще?
 
 Карел ослабил узел галстука и после глубокого вздоха (или выдоха) почти шепотом произнес:
 
 – Объект попал в прошлое.
 
 – Что? Говорите громче.
 
 – Объект, вернее его копия, оказался в той же самой точке пространства, но хронопортировался на девятнадцать лет в прошлое, – громко, на
 
 этот раз почти отчеканил Карел.
 
 – Это я уже понял. Точнее. Время!
 
 – Второе февраля 1943 года, восемнадцать часов сорок четыре минуты пополудни по местному времени.
 
 – По местному, это по какому? – язвительно спросил Септимус.
 
 – По мюнхенскому. Оно же берлинское. Объект попал, вернее, остался там же в Мюнхене, провалившись в февраль сорок третьего.
 
 Наступило тягостное молчание. Все уткнулись в помигивающие панели перед собой. Только Карел сидел прямо и смотрел на президента академии.
 
 Ему уже нечего было терять.
 
 – Та-а-ак, – протянул Септимус. – Попали, что называется, в самое яблочко. Не кулинарную книгу, не сказки братьев Гримм или, скажем,
 
 липовый отчет вашего отдела за прошлый год, а именно этого Шнайдера. Да еще не куда-нибудь, а в Мюнхен в середину войны! Это что, нарочно?
 
 Септимус, кряхтя, стал выбираться из кресла. Эта операция заняла секунд тридцать, в течение которых тишину нарушало только его кряхтение да
 
 нервное покашливание кого-то из присутствующих.
 |