|
Прежде чем они вздернут этого негодяя, он станет для них козырной картой в очернительстве национал-социализма. Вечером двадцать четвертого апреля Кристиан вылетел на юг. Когда уже в сумерках они огибали с востока Нюрнберг, их «хейнкель» был атакован истребителями. От неминуемого расстрела спасла низкая облачность. Летчики нырнули в тучу и посадили изрешеченный пулями самолет на каком-то поле. Дальше пришлось добираться на чем попало, и только к утру двадцать шестого на грузовике с фольксштурмистами Кристиан въехал в туманный от окрестных пожаров Мюнхен со стороны Людвигштрассе. Его подбросили к городскому отделению гестапо, где Кристиан попросил на полдня машину или на худой конец мотоцикл. С машиной проблем не было: по всему городу стояли сотни автомобилей с пустыми баками. Но вот бензин… Впрочем, в кармане забрызганного грязью плаща Генриха Кристиана лежала заверенная в канцелярии личного штаба рейхсфюрера СС бумажка об оказании всяческой помощи «подателю сего». Так что нашли и горючее. – Я только что из Берлина, – говорил штурмбаннфюрер, снимая грязный плащ в кабинете коменданта тюрьмы Штадельхейм. – Вот мои верительные грамоты. Одноглазый комендант, взглянув на предъявленные бумаги, встал, одернул китель и вытянулся по стойке «смирно». – Слушаю вас, штурмбаннфюрер. – Карл Отто Кох, осужденный судом СС осенью сорок четвертого года, у вас? Отлично. – Кристиан опустился на стул, предлагая сделать то же самое и тюремщику. – Я прислан выполнить приговор. Дайте мне двоих охранников и проводите к нему. – Но у меня насчет Коха другие инструкции… – Все инструкции отменяются. Теперь я для вас главная инструкция. Исполняйте. Через несколько минут комендант лично отпер дверь в большую камеру для привилегированных узников. Это была та самая комната, где в конце февраля сорок третьего года провела свою последнюю ночь Софи Шолль. На той самой кровати теперь лежал упитанный человек лет пятидесяти в светло-сером открытом кителе эсэсовского образца. Знаков различия на нем не было, только серебристый орел на рукаве и черный воротник со следами от споротых петлиц указывали на то, что это бывший эсэсовский чин. На столике возле кровати стояли стакан с чаем, две тарелки с остатками пищи, рядом валялись огрызок яблока, печенье. Увидев входящих, заключенный приподнялся на локте и удивленно уставился на штурмбаннфюрера с массивным раздвоенным подбородком. – Кристиан? Генрих? Штурмбаннфюрер сделал знак коменданту и охранникам остаться снаружи и прикрыл дверь. Он прошел и сел на кровать напротив. – Собирайся, Карл. Меня прислали за тобой. – Кто? Кох продолжал полулежать, приподнявшись на левом локте, настороженно всматриваясь в лицо старого знакомого. Этот человек мог означать для него две вещи: смерть или… На все остальное Карл Кох был согласен. – Собирайся, времени мало. Нас ждет самолет. Гроза Бухенвальда, Майданека и Любека сразу обмяк и повеселел. Самолет – это не смерть. Он сел, принялся натягивать сапоги и одновременно расспрашивать Кристиана: – Где фронт? От этих дармоедов ничего не добьешься, – кивок в сторону двери. – Их ничего не интересует. Куда мы вылетаем? В Берлин? – Дальше. Гораздо дальше. – На север? – Я жду тебя в коридоре, Кристиан вышел и закрыл дверь. |
