— Ноги потом болели.
— А совесть случайно не болела? — язвительно поинтересовалась мама. — Ну, я понимаю, захотелось померить. Не удержалась. Вышла на улицу. Испортила. Но можно было хоть честно признаться? Не конец же света! Слава богу, могу позволить себе купить новые. Так нет же: спрятала в коробку — и молчок. Струсила! Марфа, я просто тебя не узнаю!
— Мама, я совсем не струсила, — вполне искренне проговорила дочь. — Они действительно были совершенно нормальные, когда я их убирала, — ни трещин, ни этих жутких разводов.
— Реагент, — скорбно констатировала Жанна Егоровна. — Он, проклятый. Все улицы в Москве им загадили. Надо было дома первым делом его смыть. Потом как следует высушить сапоги. Может, тогда и спасли бы. Но ты ведь, естественно, думала не об этом, а как поскорее скрыть, что их надевала. Теперь им дорога одна. На помойку, — с грустью вздохнула она.
— Ма, ты меня еще раз прости, я не хотела. — Дочь выдержала короткую паузу и продолжила: — Но если ты сапоги все равно собираешься выкидывать… может, лучше мне их отдашь? А я их и впрямь для маскарадного костюма использую. Тогда хоть не зря пропадут. Я их раскрашу или аппликации сделаю. Получится отличное дополнение к костюму!
— Бери, — протянула дочери коробку со злополучными сапогами Жанна Егоровна. — Что уж теперь…
— Спасибо тебе большое, мамочка! — обрадовалась Марфа.
— Только разговор наш с тобой еще не окончен. — Лицо матери снова приняло суровое выражение, и она извлекла на свет шубку из искусственного меха.
— Мама, но ты же сама много раз говорила, что это старье, — торопливо выпалила Марфа. — Ну да. Я ее и впрямь мерила. Она замечательно мне подошла бы для костюма Бабы — яги.
— Мерила? — повторила Жанна Егоровна. — Мне только очень интересно, в каком месте состоялась примерка. Взгляни — ка на рукав. Что мы на нем видим?
— Грязь, — упавшим голосом произнесла дочь.
— Совершенно верно. И ты, даже не удосужившись ее счистить, запихнула шубу в шкаф, где у меня хранятся чистые вещи. А потом мы с бабушкой станем долго удивляться, откуда в нашем доме завелась моль.
— Сейчас почищу, — потянулась к шубе Марфа.
— Да не в этом дело! Почистить не проблема. Проблема в твоем отношении к чужим вещам. Когда ты поймешь, что тебе уже не три года? Мне не вещи жалко. Меня возмущает твое поведение. Твоя безответственность!
Марфа действительно не понимала. Если почистить рукав не проблема и вещи маме тоже не жалко, то чем она недовольна? Где логика? Вопрос вертелся у Марфы на кончике языка, однако она сдержалась и промолчала. Разговор надо было скорее завершать, пока он не принял какое — нибудь опасное направление. И девочка, понурив голову, пролепетала:
— Мама, ну, виновата, признаю. Клянусь, больше никогда в жизни в твой шкаф не полезу. Давай лучше я у тебя прямо сейчас сразу попрошу все, что может для маскарада понадобиться.
— Мы с тобой словно на разных языках разговариваем! — опять вскипела Жанна Егоровна. — Я тебе про твое отношение, а ты мне про то, что тебе от меня надо.
— Да все я уже поняла, — заверила Марфа. — Ты имела в виду прайвеси, личное пространство. Признаю, что я его грубо нарушила. В следующий раз буду умнее.
— Ну вот, — с обреченным видом кивнула мама. — Значит, будет и следующий раз. Ох, что же мне с тобой делать! Ну почему же твой брат все сам понимает и никогда ничего подобного не делает?
— Потому что он мальчик, — ответила Марфа. |