– Кажется, смерть ее наступила, вследствие отравления ядом…

– Что вы хотите этим сказать? – не вытерпел Бабенко.

– Я покопался в архиве патологоанатомов… Так вот ваша жена была отравлена тем же самым ядом, что и начальник службы безопасности, Филатов. Вот у меня имеется заключение, – достал майор из кармана пиджака заключение, которое только сегодня утром получил в архиве судебной экспертизы. – Взгляните, – предложил он Бабенко, который теперь выглядел растерянным. – Вас это, не наводит ни на какие размышления? – спросил майор.

Еще не вчитываясь в суть протянутой ему бумаги, он сказал с нарастающим волнением:

– Подождите. Вы думаете, что я убил собственную жену?

– Не знаю, – пожал плечами Федор, наблюдая за тем, как человек в плаще залез в кабину пресса. Удобно разместившись на мягком кожаном сиденье, он первым делом открыл переднее стекло, высоко задрав его вверх. Через него было ничего не видно, потому что на нем остались клочья бумаги, мешая переднему обзору. Видно перед транспортировкой пресса, стекла кабины были заклеены бумагой, и какая-то часть ее так и осталась не удаленной.

Потом он нажал на какой-то рычаг и мощный цилиндрический насос, расположенный над мотором и кабиной заработал, медленно вгоняя масло во все имеющиеся шланги и трубки.

Федор увидел, как сверху на «Мерседес» стала опускаться здоровенная металлическая плита, наблюдая за движением которой, Туманов почувствовал дрожь в руках и ногах. Ведь сейчас, на его глазах погибают его два друга, помочь которым майор не может.

Рядом, с левой стороны, стоял продажный гаишник капитан Шевчук и с интересом наблюдал, как огромная плита, массой не менее восьми тонн, нависла над крышей «Мерседеса».

От шума работающего пресса, а может быть, от надвигающейся смерти, оба опера пришли в себя. Грек уставился на Туманова обезумевшими глазами, а Ваняшин пытался отрыть двери, но металлические ограждения по бокам платформы не давали ему сделать это. К тому же руки у обоих оперов были скручены скотчем.

Видя, что они обречены на верную гибель, Грек попытался что-то прокричать Федору, но из-за шума работающего пресса, Туманов не мог разобрать ни единого слова.

Федор почувствовал, как по спине побежали капли пота. Глянул на Шевчука. Тот наблюдал за работой пресса восторженными глазами. Бабенко стоял, тупо уставившись в заключение патологоанатомической экспертизы. Кажется, сейчас оно его интересовало больше, чем кончина оперативников, и он что-то тихонько наговаривал себе под нос.

Туманов не прислушивался. Видя, что Шевчук закурил, сунул руку в боковой карман пиджака. Это его движение, не осталось не замеченным Бабенко. Он настороженно покосился на Шевчука, потом спросил:

– В чем дело, майор?

Федор натянуто, через силу улыбнулся, старательно делая вид, что не желает наблюдать за гибелью приятелей оперов.

Шевчук тоже глянул на майора подозрительно, готовый в любую секунду пусть в ход оружие. Напрасно что ли, держал его в руке.

– Закурить можно? – спросил Федор и достал из кармана пиджака пачку сигарет и зажигалку, ту самую, в металлическом корпусе, которую Грек считал сувениром. Не дожидаясь, что ответит держащий его под прицелом продажный капитан, достал из пачки сигарету, сунул в рот.

Шевчук расслабился. По крайней мере, того первоначального напряжения в нем уже не замечалось.

– Пусть закурит. Оружия при нем нет. Его пистолет – у меня. Все-таки волнительный момент – трагическая гибель бравых товарищей. На такое без сигареты не взглянешь, – хохотнул он, глянув на плиту пресса, которая уже стала сминать крышу «Мерседеса». Слышался неприятный для слуха скрежет металла и хруст не выдержавших давления оконных стекол.