Кадудаль кружил на лошади вокруг живого редута, стрелял с двадцати шагов то из пистолетов, то из двуствольного ружья. Разряженное ружье он бросал шуану и, развернувшись, получал его обратно заряженным. Каждый его выстрел попадал точно в цель. Когда он в третий раз повторил этот маневр, генерал Харти оказал ему честь, открыв по нему одному шквальный огонь. Кадудаль совершенно исчез в дыму и вспышках, было видно, что он рухнул вместе с лошадью, словно их обоих смело ураганной пальбой.

Десять или двенадцать республиканцев бросились было вперед, но навстречу им выступило столько же шуанов. Это была страшная драка, рукопашная, в которой победили шуаны, орудовавшие ножами.

Внезапно вновь показался Кадудаль с пистолетом в каждой руке. Это означало немедленную гибель двух республиканцев, и действительно, два республиканца упали как подкошенные.

Кадудаля окружили тридцать шуанов, они выстроились клином, во главе которого стоял бретонский генерал. Он подобрал ружье и орудовал им как дубиной. Каждым ударом великан повергал на землю одного республиканского солдата. Он пробил брешь в рядах республиканского батальона, и Ролан увидел, как он появился с его стороны. Словно кабан, который, развернувшись, бросается на охотника, сбивает его с ног и выпускает кишки, он вновь ринулся в открывшуюся брешь, расширяя ее.

Генерал Харти собрал вокруг себя двадцать человек, и, со штыком наперевес, они устремились вперед, на окружавшую их цепь шуанов. Генерал шел впереди, одежда его была изодрана пулями, из двух ран лилась кровь. Его лошадь была убита.

Половина солдат погибли, так и не дойдя до неприятеля, но остальным удалось прорваться сквозь цепь. Шуаны хотели преследовать их, но Кадудаль громовым голосом приказал:

— Не нужно было пропускать их, но раз уж они пробились, пусть уходят.

Шуаны беспрекословно повиновались командиру.

— А теперь, — крикнул Кадудаль, — прекратить огонь! Довольно мертвых, теперь берите пленных.

Попасть в плен на этой ужасной войне, где обе стороны расстреливали пленных, еще не означало, что сражение окончено. Синие расстреливали пленников потому, что считали вандейцев и шуанов разбойниками, Белые — потому, что не знали, куда девать захваченных в плен республиканцев.

Республиканцы бросали ружья подальше от себя, чтобы не отдавать их в руки противника. Когда шуаны приблизились к солдатам, те показали, что их сумки пусты, — все патроны были истрачены.

Кадудаль подошел к Ролану.

Все время, пока длилась эта ожесточенная схватка, Ролан сидел, не сводя глаз с поля боя. Волосы его взмокли от пота, грудь вздымалась, он ждал. Когда фортуна улыбнулась неприятелю, он уронил голову на руки и оцепенел, глядя в землю. Кадудаль вплотную подошел к нему, но он, казалось, не слышал его шагов. Молодой офицер медленно поднял голову. Две слезы скатились по его щекам.

— Генерал, — сказал Ролан, — располагайте мной, я — ваш пленник.

— Хорошо, — смеясь, отвечал Кадудаль. — Но посланца первого консула не берут в плен, его просят оказать услугу.

— Какую? Приказывайте!

— У меня нет повозок для раненых и тюрьмы для пленных. Я поручаю вам доставить раненых и пленных республиканцев в Ванн.

— Как, генерал? — вскричал Ролан.

— Я поручаю это вам. К сожалению, ваша лошадь убита и моя тоже. Но у вас есть лошадь Бранш-д'Ора, возьмите ее.

Молодой человек, казалось, колебался.

— Бранш-д'Ор получит лошадь, которую вы оставили в Музийаке, — продолжал Жорж.

Ролан понял, что хотя бы из чувства собственного достоинства следовало держаться так же учтиво, как его собеседник.