— Не беспокойтесь, генерал, мы готовы, — отозвался тот.

Кадудаль достал из седельной кобуры пистолет и зарядил его. Ролан, перехватив саблю, зарядил свой, пригнувшись в седле. Когда между ними оставалось не больше двадцати шагов, Кадудаль медленно поднял пистолет.

Вот осталось десять шагов. Прогремел выстрел.

У лошади Ролана на лбу была белая звездочка, и пуля попала точно в ее середину. Смертельно раненная лошадь вместе с всадником рухнула к ногам Кадудаля. Кадудаль, пришпорив свою, перепрыгнул через поверженного противника. Бранш-д'Ор с шуанами, державшиеся рядом с генералом, словно свирепые ягуары набросились на придавленного мертвой лошадью Ролана.

Молодой человек бросил саблю и попытался выхватить пистолеты, но два шуана уже держали его за руки, остальные вытаскивали его из-под лошади.

Все было сделано так ловко, что стало ясно — этот маневр был продуман заранее. Ролан рычал от бешенства. Бранш-д'Ор подошел к нему, сняв шляпу.

— Я не сдаюсь, — крикнул Ролан.

— Можете не сдаваться, господин де Монтревель, — учтиво отвечал Бранш-д'Ор.

— Почему же? — спросил Ролан, утомленный борьбой, столь же безнадежной, сколь и бесполезной.

— Потому, сударь, что вы уже пленник.

Это было настолько очевидно, что возразить на это было нечего.

— Тогда убейте меня! — вскричал Ролан.

— Мы не собираемся убивать вас, сударь.

— Так чего же вы хотите?

— Дайте нам слово, что не примете больше участия в сражении, тогда мы отпустим вас, вы будете свободны.

— Никогда! — крикнул Ролан.

— Простите, господин де Монтревель, — отвечал ему Бранш-д'Ор, — однако то, что вы делаете, нечестно.

— Нечестно! Ах, мерзавец! Ты оскорбляешь меня, потому что уверен, что я не могу ни убить, ни проучить тебя!

— Я не мерзавец и не оскорбляю вас, господин де Монтревель. Просто я говорю, что вы, не признавая своего поражения, вынуждаете нас сторожить вас и лишаете генерала девяти солдат, которые могли бы ему понадобиться. Разве так поступил с вами генерал Круглая Голова? У него было на триста солдат больше, и он их отослал. Теперь нас всего девяносто один против ста.

Ролан залился краской, но тотчас же лицо его покрылось смертельной бледностью.

— Ты прав, Бранш-д'Ор, — признал он. — Случайно я попал в плен или нет, но я сдаюсь. Иди, сражайся со своими товарищами.

Шуаны испустили радостные крики, отпустили Ролана и, восклицая «Да здравствует король!», кинулись в гущу сражавшихся, размахивая шляпами и потрясая ружьями.

VII

БЕЛЫЕ И СИНИЕ

Ролан стоял свободный, но обезоруженный как своим падением, так и данным словом. Он сел на пригорок, покрытый плащом, который еще недавно служил скатертью во время завтрака. Отсюда было видно все поле боя, и, если бы его глаза не застилали слезы стыда, он не упустил бы ни одной подробности сражения.

В дыму и пламени, яростный и неуязвимый, словно дух войны, гарцевал Кадудаль. Постепенно Ролан стал яснее различать происходившее — жар гнева осушил слезы стыда.

Там и сям посреди зеленеющих всходов, едва пробившихся сквозь толщу земли, он видел трупы дюжины шуанов. Республиканцы, взятые в кольцо на дороге, потеряли вдвое больше солдат. В стороне от гущи сражавшихся, словно раненные змеи, ползали раненые и пытались подняться.

Раненные республиканцы продолжали драться штыками, шуаны — ножами. Те из них, кто оказался слишком далеко друг от друга и не мог вступить в поединок, заряжали ружья, стреляли, встав на колено, и снова падали на землю.

Борьба было беспощадной, неутомимой и ожесточенной. Воздух над полем боя был пропитан ненавистью, всегда сопровождающей гражданскую войну, войну без пощады, без жалости, без сострадания.